Александр Прозоров - Царская сабля

– Ч-черт!!! – Плотина рухнула, сломав запреты, и Басарга все-таки использовал супротив гостьи всю свою мужскую силу. Но не для того, чтобы выкинуть за дверь, а чтобы опрокинуть ее на спину и зажать горячие губы своим ненавидящим поцелуем и показать, кто действительно женщине хозяин и господин в этом мире, в этом доме и в этой постели…

Как ни странно, но спал боярин Леонтьев крепко и хорошо. А когда солнечные лучи, пронзив промасленную ткань, залили комнату светом, ничуть не испугался почивающей рядом сочной, как перезревший персик, девушки.

– Проклятье! Скоро полдень! – Басарга вскочил, начал лихорадочно одеваться.

– Тебя что за блоха укусила? – перекатилась по перине Матрена. – Нечто лисы в курятник забрались?

– Я уже в Кремль входить должен, а я еще тут валяюсь, – приплясывая, всовывал ноги в сапоги Басарга. – Царю слуг ждать не пристало. Прогневается…

Он откинул крышку сундука, выдернул шитую «дворцовую» ферязь с длинными рукавами.

– А ну стой! – полезла из постели купчиха. – Куда ты собрался в таком виде, боярин великокняжеский? У тебя рожа, как после кабацкой драки! И шея, словно собаками покусана. Тобой ныне токмо детишек пугать, а не государю кланяться.

Встав и ничуть не стесняясь своей наготы, Матрена разворошила юбки и рубахи, достала бисерный кисет, распустила узелок.

– Стой смирно, дай на свету гляну! – На свету ее пышное тело было розовым, как щеки впервые поцеловавшей мужчину девственницы, и чуть светилось ореолом невидимого в ночных сумерках пушка. – Нет, это не замазать… Рубаха с высоким воротом у тебя есть? Нет? Тогда платок намотаем… Тоже нет? Вот же ш-ш-ш незадача… Придется свой отдавать и простоволосой оставаться. Тут можно и мукой обойтись…

Она принялась промакивать ваткой синяк на его подбородке, потом на лбу.

– Голову-то как расквасили! Тут, чтоб замазать, тесто в палец толщиной наложить понадобится… – Крупные груди заострялись сосками цвета бутонов шиповника, широкие бедра покачивались в такт словам, словно подтверждая их правильность. – Значит, тафью я тебе надеваю чуток набок. Выглядит небрежно, но зато рану закрывает. Запомни положение! Так, когда шапку скинешь, и носи. Пусть думают, что на сторону сбилась, а ты не замечаешь.

Книжница отступила, любуясь результатом своих стараний.

– Если не приглядываться, то вроде бы и ничего…

Басарга, не в силах сдержать желания, шагнул следом, поймал ее за талию, подтянул ближе к себе, крепко поцеловал в губы. Матрена ответила на поцелуй и слегка отстранилась.

– Потом, боярин. Все, что захочешь, но потом. Не то мы всю твою раскраску попортим, придется сызнова делать. Ты лучше беги да опосля возвращайся скорее. Мне ведь простоволосой ныне никуда из дома твоего и не уйти…

Книжница была права: на службу свою боярин Леонтьев успевал только бегом. Быстро поцеловав гостью, он ринулся вниз по лестнице, чуть притормозил в трапезной, в которой у очага возился холоп Ильи Булданина.

– Чего, не встал еще никто?

– Боярин Зорин перед самым рассветом ушел, я за ним закрыл, – ответил слуга. – Более никто не спускался.

– За мной тоже закрой, – откинул засов двери Басарга. – Будут спрашивать – я на службе.

Он выскочил на улицу и помчался в сторону Ивана Великого. И каждый шаг, отделявший его от дома и приближавший к великокняжеским палатам, вызывал в душе все большие тревоги и сомнения.

Что же теперь будет? Что княжна? Как посмотреть ей в глаза? Ночью он так желал книжницы, что просто сгорал в неодолимой страсти. Басарга искренне хотел ее и сегодня утром. Когда Матрена запудривала в опочивальне его раны, он не думал, не мог думать ни о ком другом.

Получается, княжну Мирославу он более не любит?

Однако каждый шаг, отделяющий его от дома и приближающий к царскому дворцу, одновременно притушивал в памяти образ нахальной щекастой купчихи и возрождал прекрасный лик княжны Шуйской – ее янтарный взгляд, бархатный голос и жар ее тонких изящных пальчиков.

И Басарга совершенно не понимал: что теперь будет и как себя с нею повести?

Ко службе боярин Леонтьев успел все-таки вовремя, столкнувшись в дверях Святой горницы с князем Петром Шуйским, демонстративно плюнувшим Басарге вслед. Иоанн, глядя на это, только укоризненно покачал головой и позвал служивого за собой в привычную прогулку.

– Ну вот, мы сего и дождались, – спокойно подвел итог государь. – Князь Петр на тебя жалуется, что ты к дочери его на женскую половину дворца бегаешь. Гневается сильно. Нелюб ты ему чем-то, просто пышет от ненависти. Прямо удивительно, как из прочих бояр тебя выделяет.

Басарга предпочел промолчать. Признаться царю в глупой пьяной выходке ему было стыдно.

– Пришлось пообещать князю, что отошлю я тебя от двора, в поместье дарованное поедешь.

– За что, государь?! – весь вскинулся ошеломленный опалой Басарга.

– Молчи и запоминай, – гневным шепотом осадил его Иоанн. – Токмо ты и лягушки о сем поручении слышать должны. Князь Петр тебя не любит, да вот святыне ты чем-то понравился. Под Казанью тебе открылась, на пути из монастыря Кирилловского тебя одного невредимым оставила. Видать, ты небесами в хранители святыни избран. И кто я такой, чтобы перечить воле Всевышнего?

Царь остановился возле пруда, провел ладонью над широкими листьями лилий.

– То, что на тебя в пути последнем напали, есть знак тревожный. Стало быть, проведали о святыне и месте ее нахождения те, кому знать сие вовсе незачем. Надобно незадачу эту исправить. – Иоанн повернулся лицом к своему слуге: – Через неделю отправляемся мы с супругою и наследником в паломничество к обители Кирилло-Белозерской. Молебен благодарственный за исцеление отслужить. Полагаю, недруги наши сочтут, что в этом путешествии я намерен святыню на место возвернуть и новых хранителей назначить. Ты же, в изгнании печальном, внимания особого не привлечешь. Понимаешь меня, боярин Басарга Леонтьев?

– Да, государь. Я должен тайно увезти сумку с собой, на Вагу.

– Молодец, – кивнул Иоанн и тронулся в медленную прогулку вокруг прудика. – В монастыре Важском чудо случилось, аккурат в день и час взятия Казани войском православным. В тот миг там мощи святого людям открылись. Ради такого события ты, подьячий Монастырского приказа, братии тамошней от казны вклад сделаешь на десять рублей, да икону Казанской Божьей Матери отвезешь, да еще одну драгоценность оставишь на сохранении под алтарем тамошним. Скажешь, икона там древняя греческая. Вельми ценная святыня. Дабы не выцветала, нельзя ее открывать, и потому печать царская на сумке стоит.

– Слушаю, государь.

– О службе тоже не забывай. Реестр земель монастырских по Двине составишь и в приказ привезешь. На чем ссылка твоя и закончится.