Александр Прозоров - Воевода

– Наивная школьная мечта: разгромить их всех и извести под корень, – ответил Вожников. – Жалко только, что ни в Орде, ни на Руси никто про них ни слухом ни духом ничего не ведает. Даже в сказках не слыхивали. Надеюсь, больше мы ничего не учудили?

– Да в общем-то, нет, – пожал плечами купец. – Ну, юродивых поросятами жареными потчевали, на подворье московского митрополита на воротах крест православный дегтем нарисовали, на торгу у бабы какой-то выпустили курей, на продажу привезенных, и опосля по окрестным дворам ловили. Поймать не поймали, но поленницу у Путяты-кожевенника развалили, у соседа его как-то тес с ворот исхитрились снести и бочки со щукой соленой из амбара в Волхов укатили. Бабе, правда, опосля за птиц честь по чести заплатили, а бочки, тиной облепленные, я сегодня для похода купил. Путяте вы тоже рвались поленницу обратно собрать, но он отказался. Да так вежливо, что поленья по всей улице разбросал, пока в вас метился. А опосля ты в било на вечевой площади ударил и Новгород на войну великую супротив свеев призвал. Сказывал, крестьян они своих злобно тиранят, в рабстве беспросветном держат, а потому заступиться за несчастных надобно и свободу им принести. Короля свейского диктатором окрестил и сказывал, что он с султаном каким-то магометянским снюхался, Алкаидом по имени. Дескать, страшный это чародей и всех смертию извести желает. Из каких краев он, кстати, будет, княже? Первый раз о таком слышу….

– Ой, ё-о-о… – схватился за голову Егор. – Вот ведь позорище!

В его похмельной голове урывками стали всплывать воспоминания о том, какую горячую речь он толкнул с высокого помоста, крича, что, если в Швеции нет нефти, то это не значит, что в ней не должно быть демократии, заявлял, будто они нарушают правила свободной торговли и законы толерантности, а также припомнил ювенальную юстицию и то, что у них полиция детей у родителей отнимает и на рынке на органы продает. Крест Вожников, помнится, намалевал, чтобы не прослыть язычником, а бочки из амбара велел выкатить, потому как за них пегая курица спряталась, с белыми крыльями. Единственным светлым пятном в голове осталось только то, что пари у Никиты он все-таки выиграл. Половину бочонка за ночь и утро осушил досуха, да еще и водкой голландской запил.

– Блин, чтобы я еще хоть раз в жизни хоть один стопарик… – поморщился Вожников. – В общем, профукал я свой шанс, понимаю. Эта чертова пьянка ни к чему хорошему никогда не приводит.

– Как ты молвил? «Профукал»? – улыбнулся купец. – Хорошее слово, нравится. А погулял ты хорошо, молодец. Дело сделал зело полезное.

– Да? – изумленно навострил уши Егор.

– А как же! Теперича весь Новгород и окрест до Пскова, Корелы и Олонца убедился, что злата у вас в мошнах несчитано и слухи об успехах твоих не побасенка, а так оно и есть. Животы шелками заматываете, всласть едите, драгоценными винами отпиваетесь, золотом разбрасываетесь, не считая. Жизнь у вас сложилась ныне, самому Садко на зависть.

– А как же речь моя? Про нефть и шведов?

– Так самое главное, княже, ты на площади вечевой все-таки сказал. Всем ватажникам своим баб пообещал, сколько захотят, и серебра от пуза. А коли так, то пойдут охотники за тобой без колебания. Хоть за смердов грязных, хоть против Алкаида магометянского, хоть за толерастию, хоть против Карла Двенадцатого, как ты отчего-то короля свейского Эрика Померанского нынешнего нарек. Sapiente sat [12], княже. Больше ничего никому знать и не надобно. Можешь у меня на подворье убедиться: сотен семь охотников за тобой уже подписалось. И ватажки ушкуйные с атаманами своими, и поодиночке люди на двор сюда забредают. Да еще трое людей торговых ко мне заходили, желают казной своей тебя поддержать. И даже не за долю, ибо я им на жадность сразу пеняю, а просто в рост за сам-три отдать.

– Стало быть, дело вырисовывается? – повеселел Егор.

– Мыслю я, это еще варяги из-за моря Русского [13], не подтянулись, скобари про зов твой пока еще не прослышали, из Ладоги тоже охотники наверняка придут. Сотен сорок или пятьдесят наберем наверняка, не сомневайся.

– А варяги – это кто? – услышал подозрительно знакомое слово Вожников.

– Так русские, – пожал плечами купец. – Они там у себя в Русе тем большинство живут, что соль из родников горьких варят. Потому в иных землях их варягами и кличут. Как вельчан – смолокурами, псковских – скобарями али вязьмичей – прянишниками. Они вроде как и не обижаются. А еще мне так кажется, и из Холмогор, и с Двины, и из Олонца люди подойдут. Вы ведь и там хорошо гульнули. Другим так пожить тоже хочется. К июню дружина будет княжеская, не беспокойся.

В это самое время на другом берегу могучего Волхова – раздавшегося из-за половодья до самых крепостных стен, утопив причалы, перехлестнув через мост и вычищая мусорные ямы по берегам, – в кремле, в толстостенных архиепископских палатах тот же самый вопрос обсуждали совсем другие люди, куда более разумные и могущественные, и облеченные немалой властью.

– И откуда он такой взялся, князь без роду и племени? – продолжал возмущаться перед земляками посадник от Плотницкого конца боярин Кирилл Андреянович, прохаживаясь между окнами. Был он тучен и высок, да еще и шубу носил свободную, с широкими плечами. Посему каждый раз, когда боярин оказывался перед слюдяным окошком – в палатах становилось сумрачно. – Не было никогда, а вчерась нагрянул, да сразу и нате вам: войну свеям разом учинил!

– Положим, не учинил, – ласково поправил его архиепископ Симеон, восседающий во главе стола в непривычно скромной монашеской рясе, – а токмо к походу призвал, за обиды отомстить да место заслуженное указать. Разве не верно то, что последнее время больно много они воли себе забрали? О прошлом годе набег учинили на соляные промыслы в Белом море и полтораста пудов выбеленного варкой товара в море опрокинули. Крепость свою Выборг в устье Вуоксы опять учинили поперек нашего желания, с рыбаками за промыслы драку по осени затеяли и семерых живота лишили, виру выплатить так и отказавшись.

– А разве поход на Упсалу, Кальмару и Борго, что он громогласно выкрикнул, то разве не война выйдет?

– Коли каженный набег или сечу порубежную из-за протоки удобной али ставней рыбацких за войну считать, так она у нас со свеями никогда и не прекращалась, – резонно ответил недавно избранный старостой от Загородского конца Никифор Ратибор, степенно оглаживая черную окладистую бороду. Шуба представителя купеческого сословия была отнюдь не дешевле боярской, а золотые перстни с самоцветами, пожалуй, что и подороже.

– Да вы никак за него заступаетесь? – возмутился боярин. – А то, что он гостей торговых египетских насильно окрестил, что ворота митрополиту дегтем измазал – это как?