Александр Прозоров - Воевода

Дружинники прикрыли головы щитами, а потому находились в полной безопасности. Но щит, увы, слишком мал, чтобы закрыть всадника целиком, и потому острые стальные наконечники одну за другой разили лошадей, причиняя боль, заставляя фыркать и шарахаться в строю из стороны в сторону, не слушаться поводьев, вырываться прочь.

Татарин от стрел не прятался, считал ниже своего достоинства проявлять страх. Одна из них чиркнула его по спине и вонзилась в заднюю луку седла. Другая ударила по плечу – но вскользь и брони не пробила. Третья звонко ударила в мисюрку и отскочила. А потом сразу две чиркнули его туркестанца по шее, оставив длинные глубокие раны. Закапала на землю вязкая тяжелая кровь, невесть откуда тут же появились большие зеленые мухи.

От удара стрелы в круп туркестанец присел и затанцевал – вроде как и рысью, но почти на месте, лишь на полста шагов приблизившись к заборам слободы, в которой укрылись разбойники. Оттуда, издалека, доносился звон мечей. Похоже, сотни Исмета, завершив обход, ворвались на улицы слободы и рубили там пьяных русских свиней.

Кое-как царевичу удалось успокоить коня, повернуть мордой к врагу. Однако боль от вошедшей в круп на длину всего наконечника стрелы заставляла скакуна шаг за шагом переступать вперед, словно это могло унести его от источника страданий. Великокняжеские сотни послушно стронулись вслед за воеводой, медленно приближаясь к далекой пока еще слободе. На турах продолжался стук клинков, с грохотом падали опоры и балки, лишенные обвязки. Но новгородцы так и не выходили к ожидающей их дружине на честный бой.

Еще одна стрела чиркнула коня по голове возле уха, другая впилась в холку – и Яндыз не вытерпел, пнул туркестанца шпорами под брюхо и опустил копье:

– Пошел, пошел, пошел! Ур-р-ракх! Москва-а!!!

– Москва-а-а-а! – закричали воины и с облегчением метнули истерзанных скакунов в галоп, уходя из-под смертоносного ливня и горя жаждой мести.

– Москва-а!

На душе у Чингисида стало легко и спокойно. Сейчас он вырежет всех трусливых татей, что прячутся за заборами, накинет аркан на шею их главному атаману и притащит его князю на суд, став самым славным воином этого дикого улуса! Сейчас он покажет, чем отличается мужество воина от лихости разбойника! Сейчас он докажет, кто есть самый умелый и храбрый воин в подлунном мире!

– Москва-а-а!!!

Туркестанец легко перемахнул покосившуюся изгородь, влетая во дворик с несколькими черными кострищами. Пика Чингисида ударила в грудь засевшего там новгородца – но тот оказался вертлявым, откачнулся с поворотом, пропуская наконечник мимо, попытался ударить всадника окантовкой щита в колено.

Настала очередь царевича уворачиваться и снова смотреть вперед: на всем скаку невозможно повернуть и продолжить схватку.

В калитку влетел какой-то бородач, при виде мчащегося всадника его глаза округлились, он спешно вскинул щит – и пика Яндыза наконец-то испила крови, пробив насквозь и щит, и грудь новгородца. Пролетая дальше, на улицу, татарин дернул пику к себе, освободил, снова направил вперед – но там поперек пути стояли телеги, за которыми десятка полтора лучников уже оттягивали тетивы. Царевич насилу успел закрыться, ощутил частый стук по щиту – а скакун, словно забыв о ногах, заскользил вниз и вперед.

Яндыз, как учили в детстве, освободил ноги от стремян, кувыркнулся вперед через плечо, повернув копье поперек дороги, вскочил уже совсем рядом с телегами, попытался достать лучников – но те стояли слишком далеко, не уколоть. Прикрывая лицо щитом, он упал вперед, быстро прополз под телегой, резко отпрянул в сторону. Рогатина вонзилась в землю совсем рядом, тут же взметнулась обратно – но царевич успел вскочить, ударил в ответ пикой… И опять не достал! Новгородец успел отступить, отдергивая к себе рогатину, перехватил ее двумя руками, хитро прищурился:

– Тебе-то что от Москвы, басурманин?

– За Москву! – Татарин ударил пикой, но слабо, только чтобы напугать.

Новгородец вскинул ратовище вверх, отводя удар, а Яндыз рубанул понизу щитом, перебивая руки. Разбойник вскрикнул, роняя оружие, – царевич споро ударил обезоруженного врага пикой, тут же отвернулся, поскольку слева налетел другой тать, от меча которого он еле успел загородиться щитом. Пика в ближней схватке только мешала. Яндыз отпустил древко, выдернул саблю – но тут через раздвинутые наконец-то телеги понеслись московские ратники, опрокинув его врага. Неожиданно на всадников завалилась яблоня, перекрывая кроной путь, а когда дружинники застряли, им в спины ударили рогатины.

Яндыз ругнулся, поспешил на помощь – путь заступил разбойник в длинном бархатном колонтаре из пластинок с наведенным по краям серебром. Воины скрестили клинки. Новгородец ловким взмахом срубил Чингисиду кисточку с макушки – а не пригнись татарин, в сторону улетела бы и вся голова. Царевич ответным выпадом вмял в грудь пластину колонтаря.

В этот миг выскочившие сбоку чужаки сдвинули телеги, снова перегораживая улицу. Столпившиеся воины качнулись туда-сюда, и татарин с ушкуйником разошлись в стороны. Новгородец двумя сильными ударами меча по плечу отправил под колеса повозок молодого дружинника, потерявшего в суматохе щит. Яндыз, вскинув саблю с широкой елманью, отвлек внимание своего, тоже совсем юного противника и в тот же миг сбоку над верхним краем чужого щита бросил свой, окантовкой не то разбив голову врага, не то просто его оглушив.

– Сюда иди, семя басурманское! – заорал ему богатый новгородец.

– Иду, неверный! – крикнул царевич, отпихивая очередного татя ногой в щит. – Умри!

Новгородец напрыгнул на татарина, высоко вздымая щит, закрывая небо. Яндыз откачнулся вправо, хорошо зная, с какой стороны при таком навале колют из-под щита клинком, резанул понизу, пытаясь достать ногу. Разбойник ступню вовремя поддернул, отступил, опуская щит, разочарованно выдохнул:

– Ловкий, гаденыш!

Царевич в ответ попытался уколоть его слева в щеку. Новгородец ожидаемо отпрянул, пропуская клинок мимо лица, и Яндыз, чуть подправив движение сабли, с силой саданул оголовьем рукояти ему в лоб. Глаза врага потускнели, и тот осел под ноги товарищей.

– Антип!!! Антипа убили!

Разбойники неожиданно дружным напором оттеснили дружинников к телегам, прижали к ним спиной. Давка случилась такая, что ни щитом, ни саблей стало не шевельнуть. Татарину оставалось только смотреть в глаза совсем близкого смуглого татя и витиевато ругаться…

Егор находился в куда лучшем положении. Со своего наблюдательного пункта он во всех подробностях наблюдал и налет московской конницы на туры, и мучение стоящих под градом стрел воинов. Антип, даром что постоянно подозревал за Егором какие-то подвохи, поручение исполнил на твердую пятерку: четыре сотни лучников оказались на месте точно в нужный момент и недостатка в припасе не знали. Каждый, наверное, по две-три сотни стрел выпустил, прежде чем отступить.