Иван Апраксин - Гибель богов

Русы чувствовали себя воинами – суровыми и жестокими. Соответственным было и их отношение к богам. Боги русов любили кровь, любили битвы и презирали любое проявление слабости.

Свенельд был негласным главой киевских русов. Его больше всех прочих возмущал мой запрет на человеческие жертвы – это было неуважение к богам. Мне оставалось только надеяться на то, что Свенельд подождет до весны, а весной мы пойдем в поход на Корсунь. Поход должен закончиться удачей, в нем будет масса возможностей проявить себя храбрыми воинами, не щадящими ни свою, ни чужую жизнь, а что же еще нужно русам?

Долгими зимними ночами я лежал, завернувшись в медвежью шкуру в своем просторном помещении на втором этаже и прислушивался – не послышатся ли осторожные шаги на лестнице, ведущей снизу.

Среди дружинников тоже бродили разные слухи об отступничестве князя Владимира. О том, что он перестал дружить с богами и боги отвернулись от него. Кто знает, на что могут пойти лихие люди?

На всякий случай я держал рядом с собой меч, который точил самолично каждые три дня. Каждую ночь я, следуя обычаю, приглашал к себе в постель одну из наложниц, так что был не один. Вход на лестницу снизу сторожили попеременно Немига и Алексей.

Все меры предосторожности были приняты. Но что толку? На счет своей безопасности у меня не было никаких иллюзий. Если дружинники захотят меня убить, особенных трудностей у них не возникнет.

Впрочем, об опасности я был предупрежден заранее. Это случилось во время медвежьей охоты, когда я на короткое время остался один.

Медвежья охота была самым главным развлечением в зимнее время. Этот вид спорта был настолько же увлекательным, насколько смертельно опасным. Сначала я не понимал этого, и понял лишь когда сам все увидел своими глазами.

Когда люди изобрели огнестрельное оружие, сам принцип охоты изменился. Ружье дало решающее преимущество в руки охотника перед любым зверем. Какой бы мощный и хитрый ни был зверь, наличие ружья всегда дает человеку лишний шанс.

А вот когда ружья нет – это совсем другое дело. Тут человек и зверь в общем-то равны. Человек имеет холодное оружие, но ведь и зверь обладает клыками и когтями, зачастую не уступающими стальному клинку. В этой ситуации исход схватки был всегда непредсказуем. А в случае если схватка медведя и человека была поединком, то опасность для охотника, пожалуй, была даже больше, чем для лесного жителя.

Охотники выстраивались цепью и двигались по лесу, производя сильный шум. Таким образом предполагалось нарушить покой медведя и выгнать его на охотника. Вторым вариантом было заранее разведать берлогу и тогда уж целенаправленно вытащить из нее разъяренного мишку, которому не дали спать. И на выходе из берлоги ждал охотник…

Медведь бросался на человека, а тот должен был принять его на рогатину. Рогатину готовили заранее, она должна была быть очень крепкой и надежной – от этого напрямую зависела жизнь.

Длиной рогатина была примерно в человеческий рост. Ее следовало правильно упереть в землю, так, чтобы вставший на дыбы медведь уперся в деревянные острые «рога». В идеале медведь напарывался грудью на острия «рогов», но это случалось совсем нечасто. Часто случалось другое – зверь упирался в рогатину, и это задерживало его движение на несколько секунд. Этого времени должно было хватить для того, чтобы охотник успел подскочить сбоку и вонзить нож или меч. Желательно в глаз зверю, так как шкура у него толстая и есть риск не пробить ее с первого раза. А раз был только один – при неточном ударе в следующий миг мишка разворачивался и разрывал охотника на части.

Вообще убить надо было с первого удара. Второго шанса охотнику не предоставлялось: раненый медведь еще опаснее просто разъяренного. Хотя уж что может быть опаснее…

Самое сложное в медвежьей охоте – это умение правильно подставить и упереть рогатину. Если она сломается под весом зверя, или треснет, или упадет в сторону – тебе конец. Никакой меч, скорее всего, тебе уже не поможет. Это человека можно убить одним ударом, а медведь гораздо крупнее, и сил у него намного больше.

В Западной Европе для демонстрации смелости и удали проводились рыцарские турниры. На Руси турниров не проводили, зато воины ходили на медвежью охоту. И каждый боярин, каждый князь имел возможность показать свою храбрость.

Каждый, но не я. Один раз мне довелось поехать на охоту, и со стороны, издалека, я видел, как справился с медведем Свенельд. Воевода все сделал правильно, но был уже человеком в возрасте и поэтому слегка замешкался при ударе. Вонзил меч он точно зверю в глаз, но тот успел задеть его лапой по левому плечу. Этого было достаточно, чтобы Свенельд до конца зимы не вставал с постели – столько крови он потерял. А попробуйте остановить кровь из глубокой раны в лесу, если у вас нет перевязочных материалов…

А когда в тот раз возвращались в город, я слегка отстал. Лошадь моя шла медленно, и я решил в одиночестве въехать на курган, чтобы оглядеть окрестности. Свенельда увезли, положив поперек седла, а остальные охотники двинулись гуртом.

Снегу на склоне кургана было наметено немного, и опасности застрять не было. Я исполнил свое намерение и осмотрел чудесный вид, открывающийся на окрестности Киева и Днепр, схваченный льдом.

Каждый раз теперь, когда я оставался один, меня охватывало волнение. Может быть, именно сейчас, именно в эту минуту меня заберут отсюда, из этого мира? Я почувствую слабость, как почувствовал тогда в белорусском лесу возле поселка Белыничи, и упаду… А затем очнусь уже совсем в другом времени. В своем двадцать первом веке. Вот было бы хорошо!

А было бы хорошо? Этот вопрос я тоже себе задавал – смущенно и растерянно. Хотел бы я вернуться назад?

Сначала такая возможность представлялась мне счастьем. Потом же, с течением времени моего пребывания здесь, я уже не был так уверен. Я уже привык, у меня появились интересы в этом мире. Например, здесь была Любава… Да и перспектива преодолеть все трудности и крестить Русь – стать Владимиром Святым казалась мне очень привлекательной. Это была задача для настоящего мужчины – трудная и опасная, но и значительная.

«А вернувшись в Москву, я стану снова врачом на «Скорой помощи», – говорил я себе. – Буду оказывать первую помощь, делать уколы и доставлять больных в приемные отделения дежурных больниц. Кого в Чертаново, а кого – в Выхино. Устроит ли это меня теперь? Будет ли интересно? Будет ли удовлетворять меня такое положение в жизни?»

Я сидел на коне, размышляя обо всем этом, и глядел на Днепр, когда вдруг увидел, как ко мне бежит человек. Утопая по колено в снегу, он явно торопился.

Каково же было мое удивление, когда я признал старого знакомого Канателеня.