Иван Апраксин - Гибель богов

Я гладил ее крутое бедро, полные упругие ягодицы, влажные от выступившего пота, и жалел только о том, что силы мои не беспредельны и нужно ждать завтрашней ночи.

Прошло несколько недель. За это время выяснилось, что в Киеве у меня нашлось гораздо больше помощников, чем казалось на первый взгляд. Боярин Блуд был совершенно прав, когда говорил о том, что очень многие хотят перемен и стремятся к новому. Другое дело, что люди могут бояться выступить первыми. Они молчат и ждут своего часа. Ждут, когда перемены свершатся как-то сами собой, и тогда можно будет свободно и ничего не опасаясь к ним присоединиться. Наверное, такова природа человеческой натуры – не всем же быть героями и первопроходцами. Всякий человек боится выступить первым, у всех дома, семьи, налаженная жизнь, и никто не хочет рисковать своим благополучием. Но перемен ждут многие, и это выяснилось буквально с первых же дней моего возвращения из Корсуни.

Весть о том, что князь принял христианство, а вместе с ним крестились и многие дружинники, облетела город. Обнаружились люди, бывшие прежде христианами и затаившиеся после гонений. Появились и те, кто христианином не был, но активно сочувствовал греческой вере и понимал, что именно христианство – верный путь к дружбе с соседними странами, к союзу с Византией – могучей державой.

Приехавших с нами греческих священников и диаконов разобрали по своим домам местные жители. Там гости учили славянский язык и заодно уже начали свою проповедническую деятельность. Кирилла и Мефодия мне искать не пришлось – изобретенный ими славянский алфавит уже был в сумах приехавших греческих священнослужителей.

На Подоле и в центре города, где когда-то казнили первых киевских христиан, уже начали рубить новые храмы для совершения богослужений. Иногда казалось, что я только дал импульс, а теперь все происходило как бы само собой – Русь ждала Христа.

Казалось так не только мне.

В один из дней ранней осени ко мне пришел воевода Свенельд. Он был не один, с ним явились Фрюлинг и еще двое бояр. Когда на лестнице раздались тяжелые шаги нескольких людей, я встрепенулся и проверил, на месте ли меч. Находившийся рядом Алеша Попович вскочил и насторожился.

Вошедший первым Свенельд зорким глазом увидел нашу тревогу и усмехнулся. Вообще, недоброжелательная кривая ухмылка теперь часто появлялась на его лице.

– Неспокойная стала у тебя жизнь, князь, – сказал он. – Чуть что, и за меч хватаешься в собственном доме. Нехорошо это.

– Конечно, нехорошо, – согласился, и указал на лавку напротив. – Садитесь, гости дорогие.

– Не дорогие мы тебе, – веско сказал воевода, грузно усаживаясь и подбирая полы длинной одежды. – Не дорога тебе Русь, князь. Горько и обидно нам смотреть на то, как ты забыл заветы отцов и дедов. Горько глядеть на то, как приводишь на нашу землю греческих жрецов. Как ты уничтожаешь все, что дорого нам от века. Как насаждаешь веру в Христа – чужую нам веру.

В каком-то смысле я даже обрадовался этому визиту. Нарыв, который созревал уже давно, когда-то должен был прорваться наружу. Конфликт между христианством и язычеством не мог слишком долго тлеть подспудно.

Кроме религиозных – почитания старых богов, имелись еще и социальные причины. Если Русь станет христианской страной, она прекратит набеги на южных и западных соседей. Постепенно цивилизуясь, она станет такой же страной, как ее культурные соседи. А это значит – сломается привычный уклад жизни. Неуместными станут разбои и грабежи соседних стран, куда денутся воины, которые умеют только убивать?

Некоторое время мы препирались со Свенельдом о сущности перемен, происходящих в Киевском государстве, но по лицам воеводы и его молчаливых спутников я видел, что они пришли сюда не дискутировать.

А зачем же? Неужели убить меня – неугодного?

Нет, не то. Убить можно было сразу и без всяких разговоров. Убить можно было тайно, из-за угла. В конце концов, воевода мог организовать покушение на меня…

Я смотрел в окно на двор, где ветерок гонял начавшие опадать осенние листья. Ходили люди, о чем-то переговаривались. Тлел костер, который еще не начали разжигать для приготовления обеда…

Привычная картина, обычная жизнь. Но от нашего разговора со Свенельдом и его спутниками сейчас что-то серьезно изменится. Я это чувствовал, да и понимал умом – тягостная ситуация должна разрешиться.

– Киевская держава становится христианской, – сказал воевода, насупившись и поджав губы. – Мы это видим и не согласны с этим. Но мы не хотим войны внутри страны, потому что мы – воины, а не мятежники. Из поколения в поколение наши отцы и деды защищали эту землю от внешних врагов. И не нам, их потомкам, затевать внутреннюю распрю.

– Вы – это кто? – решился спросить я, когда воевода ненадолго замолчал, чтобы перевести дух.

– Мы – это русы, – спокойно ответил он. – Мы жили здесь всегда, это наша земля, а поляне только потом пришли сюда.

Ну, это был спорный вопрос, и я не был в нем компетентен. Поэтому оставалось ответить уклончиво.

– Все народы считают, что земля, на которой они живут, – их исконная. А все остальные – пришлые. На самом деле народы перемещаются по лицу земли, и это нормально.

– Христианство, эта зараза, идет от тебя, – сказал Свенельд, не обратив внимания на мои слова, показавшиеся ему неважными. – Проще всего было бы устранить тебя самого. Скажу тебе прямо, князь, мы смогли бы это сделать. Думаю, что ты это знаешь. Особенно если вспомнишь о том, как сам стал князем.

Воевода покосился на своих спутников: они-то ничего не знали о том, как Блуд с Добрыней и Свенельдом «произвели» меня в князья, прикончив перед этим моего незадачливого тезку…

Впрочем, все хранили молчание и не задавали вопросов. Понятно было, что мои визитеры заранее договорились о том, что станут делать.

Я молчал. А что бы я мог сказать? Ведь мне были неизвестны их намерения. В ту минуту мне оставалось лишь сидеть и слушать да постараться не довести до крайности. О том, что с людьми, говорящими неосторожные речи, тут разговор короткий, я знал слишком хорошо…

– Дело в том, что, устранив тебя, князь, мы только отложим принятие христианства в Киеве и зависимых землях. Да и то ненадолго. Большинство здешних людей хотят стать христианами. Ты это знаешь, и мы это видим. Но только не русы – это не наша вера.

Последние слова Свенельд произнес так мрачно, что я даже испугался. Но, видимо, воевода просто выразил плоды своих действительно тяжких раздумий.

– Наша вера – война, удаль, удача. Наши боги – воины. Мы не станем служить чужому и слабому богу, которого распяли на кресте. Это было бы позором для нас. Наши пути со славянами разошлись. Славян больше, чем нас, но мы воины, и мы не будем плясать под славянскую дудку. Кто хочет мира, пусть ищет мир. А кто хочет войны и славы – тот найдет их.