Евгений Щепетнов - Бандит [СИ]

Кстати, не пригодившуюся одежду я все-таки не бросил, пожадничал. Сложил ее стопкой и засунул повыше, под самый потолок в отдушину на стене. Пусть лежит, вдруг когда-нибудь пригодится. Мне теперь любая материальная ценность как самое настоящее сокровище. Туда же сунул лишние ножи и кастет.

Ну вот, теперь можно и в путь. Ноги уже не так трясутся, одежда не такая страшная, как была — вполне даже ничего одежонка! Крепкая и неброская. Сапожки можно сказать — щегольские. Рожа только у меня не та, чтобы так просто не бросаться в глаза. Как там они называются, мои так называемые соплеменники? Ворки? Лесные ворки, ага… Это что получается, я что-то вроде здешнего…эльфа? Хмм…уши у меня вроде как нормальные, не длинные, а то что кожа белая, так мало ли какие расы бывают. Здешний народ все больше смуглый, что-то вроде арабов, но я видел и бледных, видел и краснокожих, и негров видал — их, кстати, тут полным-полно, рядом с портом. Крупный порт, тут кого только нет!

Но об этом я подумаю потом, когда набью живот более-менее приличной едой, а еще — соображу насчет крыши над головой. Ночевать на помойках я больше не намерен. И сделаю для этого все возможное и невозможное. Денег хватит надолго, если их экономить — это я ЗНАЛ, как и знал, что разменять золотую монету будет очень непросто. И не потому, что на нее не найдется охотников — все с точностью наоборот: на нее найдется слишком много охотников. А потому мне надо быть настороже, и точно нельзя эту самую монету засветить. Вот обвыкнусь, осмотрюсь, и уже тогда решу, каким образом ее реализовать.

Кстати, до сих пор не пойму — с какой стати эта девка бросила мне монеты? Да, я все-таки успел заметить — это была девчонка. Смазливенькая такая, губки пухленькие, глаза большие…мечта, а не девчонка!

Хмм…стоило мне забросить в желудок кусочек мяса, так мое молодое тело сразу же потянуло на приключения? Девки заинтересовали? Выбросить из головы эту чушь! На войне никаких девок! Если только это не гурии в мусульманском рае… Но я не мусульманин. Да и верующий из меня такой, что…в общем — «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Верил я всегда только в свою верную руку, и в развитую способность избегать неприятностей. Чутье у меня на пакости, которые готовит судьба. Не всегда получается их избежать, но…интуиция, она же чуйка, редко меня обманывала. Иду, хочу сделать очередной шаг, и вдруг — рраз! Нога повисает в воздухе. Не могу ее опустить, и все тут! А потом оказывается — там, куда хотел поставить ногу — противопехотная мина. Оторвало бы ступню напрочь, и живи убогим калекой. Вот откуда узнал, что там мина? Сам не знаю. Только и скажешь — чуйка! И она меня не раз уже спасала. Двадцать лет на войне — это тебе не шутки. Волей-неволей начинаешь чуять беду.

Но пока ничто и никак беду не предвещало. Нос чуял запах жареного мяса и свежевыпеченного хлеба, так что путь мой лежит сюда — в здоровенный двухэтажный дом под вывеской, на которой нарисована здоровенная веревка, больше похожая не свернувшегося удава, и написано голубым по желтому фону: «Причальный канат».

Хмм…так я, оказывается, еще и читать умею на местном языке?! Ну что же…спасибо тебе ушедший брат за подарок. Все-таки зря ты ушел, может все бы и образовалось? Хотя вряд ли. Ты точно бы не смог сломанной бедренной костью замочить четверых гопников. Чую — не смог бы. Ты же хрупкое интеллигентное создание — типа эльф! Не такой отморозок, как Петр Синельников с позывным Синий. Не горжусь этим. Просто констатирую факт.

В нос ударило густым запахом пряностей и мяса, и у меня снова потекли слюни. Не могу сдержаться, и все тут! Буквально рефлекс! Осматриваюсь в большом, вытянутом вдоль окон зале. Ищу место, куда можно присесть. Вообще-то мест более чем хватает — занято всего два шестиместных стола, и то наполовину каждый — по четыре человека за столом. Но я ищу не свободное место, а то место, на котором мне будет удобно и безопасно сидеть. И это тоже рефлекс. Не организма, а моей души. Я должен видеть вход, и за моей спиной никто не должен находиться. Это как у кавказцев, а конкретно у чеченцев — самое почетное место, место на котором сидит хозяин дома — это за столом напротив двери, напротив входа в дом. Так хозяин дома может первым встретить и почтить гостя, или первым встретить врага с оружием в руках. Я перенял этот обычай — волей, или неволей. Достаточно долго был на Кавказе. И не просто «был».

Сел в самом дальнем углу, спиной в этот самый угол. И видно всю залу, и никто сзади по башке не даст. Из окна, закрытого кусочками мутного стекла на тяжелый стол темного дерева падает свет, но вообще-то в зале довольно-таки светло. И самое что интересное — светло не потому, что горят какие-то там факелы, или на худой конец коптящие масляные фонари — нет, ничего подобного! Свет такой, как если бы горели неоновые фонари! Под потолком цепочкой вдоль всего зала висят на цепочках прозрачные сосуды, похожие на маленькие бутылочки, и в них ярко сияет небольшой белый шарик, светимость которого точно не меньше чем у электрической стоваттной лампочки. А может даже и поярче.

Меня заметили, две подавальщицы стояли возле обычного «столовского» окна для выдачи блюд, и зорким взглядом озирали окрестности. Молодые крепкие женщины, одетые в нечто вроде сарафанов, и в передники, закрывающие эти самые сарафаны от шеи и до самых коленей. Бабы, как бабы, ничего особенного — косы, стянутые лентами, слегка подведенные глаза, нарумяненные щеки. Эдакие стилизованные под старину официантки в каком-нибудь загородном ресторанчике.

Когда заметили нового посетителя, одна из них что-то сказала своей напарнице, той, что пониже, напарница смерила меня взглядом и дернула правым плечом. Вероятно, это должно было означать: «Да ну его, нищету эту! Успеет, пусть подождет!». Ясное дело — обслуживать группу пьяных купцов или мореходов гораздо выгоднее, чем бедного и трезвого парнишку. Их и обсчитать можно, и сдачу могут подарить за красивые глазки. А от этого бродяжки чего ожидать?

После десяти минут ожидания я было намерился махнуть рукой и чего-нибудь крякнуть этим двум адепткам общепита, но тут появилась третья подавальщица, и от ее вида у меня вдруг трепыхнулось сердце — сам не знаю, почему. Высокая, худая, со светлыми волосами, собранными в толстую длинную косу, она кого-то мне напоминала, кого-то из моего прошлого, или вернее — прошлого хозяина тела. Бледное лицо, странная походка — женщина ступала мягко, будто плыла по тяжелым, вытертым тысячами ног половицам трактира. Подавальщицы ей что-то сказали — каждая по очереди — и женщина пошла ко мне, спокойная и неулыбчивая на грани мрачности и тоски. Было видно, что свою работу она исполняет только потому, что другого выхода у нее нет. Но никто не может заставить улыбаться и радоваться тем, кого она сейчас обслужит. А еще я заметил у нее на шее обруч, похожий на собачий ошейник, и на нем — жетон, похожий на те, которые вешают собакам за победы на выставках. На жетоне что-то написано, но я не сумел разглядеть — что именно. Хотя и так знал, что там указано имя рабыни и принадлежность хозяину. Да, это была рабыня. Я это знал.