Алексей Брусницын - Времени нет

Вверенный его попечению объект пребывал в запустении, видимо, не первый год. В те времена государство внезапно разучилось содержать учреждения социального назначения. Окна по большей части были разбиты. Все помещения, кроме комнаты для сторожа и единственного работающего туалета, засыпаны мусором, а стены расписаны граффити, кое-где, кстати, на удивление, неплохими. Лучше всего запомнился ему глаз, выписанный широкой кистью на жёлтой стене тремя красками: красной, чёрной и белой. Глаз, изображённый вне лица, выражения не имел, но, казалось, смотрел прямо в душу, особенно ночью, в свете фонаря. Ещё неплох был исполненный черным портрет зубастого уродца – то ли вампира, то ли инопланетянина.

Сторожу полагался газовый револьвер – бельгийский короткоствольный «Бульдог» – и фонарь. Отправляясь в обход, он превращался то в бойца спецназа, то в охотника на ведьм, то в космического первопроходца. Однажды произошло то, что неизбежно происходит, если играть с оружием. Оказалось, что в щель между барабаном и корпусом револьвера проходит слезоточивый газ. Оружие действовало как заклинание «Армагеддон» в компьютерных играх – поражало и своих, и чужих…

Промыв глаза, он хотел было придумать историю про хулиганов, которых пришлось отгонять выстрелом в воздух, но потом решил не омрачать карму ложью и признался, что выстрелил случайно. Эта работа за три недели изрядно ему надоела, да и сюжеты для обходов стали повторяться, он даже хотел, чтобы его уволили… Зарплату получил месяца через четыре, тогда везде задерживали, и хорошо ещё, если вообще платили. Инфляция была лютая, денег хватило только на фланелевую рубашку…

* * *

Антон Сергеевич обнаружил себя сидящим на ступенях широкой лестницы во внутренний дворик и смотрящим в одну ничем не примечательную точку… Он ударил ладонями по коленям, резко встал, отряхнулся и пошёл в направлении выхода. Вопреки ожиданиям, экскурсия по дворцу «понтышаха» навеяла тоску.

Что же произошло с человеком, который строил этот арабский рай для себя, для семьи, да так и не достроил? Разорился? Или умер, и некому оказалось довести до ума главное дело всей его жизни? Или, может, сосед из «понтыона» помешал? Не захотел дикого соседства классического и ориентального стилей…

Чтобы разогнать гнетущую тишину, Антон Сергеевич деланно весело произнёс вслух:

– Ещё не вечер!

Однако, оглядевшись, понял, что это неправда. Солнечных лучей уже не было, воздух и растительность вокруг стали серыми.

От «дворца понтышаха» до берега оказалось рукой подать. Акведук – бесконечная череда арок, идущих вдоль пляжа к древней части Кесарии, – особого впечатления не произвёл, хоть и был построен не из бетона, а из известняковых кирпичей, пористых, как пемза, от древности.

Он вышел к пляжу как раз вовремя. На берегу, кроме него, никого не было. Солнце торопилось укрыться от глаз единственного наблюдателя. По мере приближения к воде светило становилось больше и, казалось, двигалось все быстрее. Соприкоснувшись с водным горизонтом, расплющилось, застыло на миг, затем лопнуло, как яичный желток, и стекло за край. Небо быстро почернело, и на нем ярко зажглись звезды. Здесь, на тёмном берегу, они все-таки были гораздо ярче, чем вчера, когда он смотрел на них с крыши…

А он сидел прямо на песке под аркой акведука и думал не о природных красотах, не о величии Вселенной, а о себе. О том, что становится холодно, а он так далеко забрался, устал, и непонятно, как дойдёт до дома в темноте. О том, что болезнь может вернуться, о том, как близка смерть. О том, что когда-то был большим учёным, одним из тех, кто меняет мир к лучшему силой мысли, а в итоге разменял жизнь на спекуляцию своими знаниями, талантом и энергией. В результате в свои шестьдесят семь оказался бесполезен, неизвестен и одинок…

И вдруг он заплакал. Не громко, нет. Не разрыдался, как хотелось, не возопил на весь берег, вознося хулу небесам и потрясая высохшими кулачками… тихо, но очень горько.

Потом старик успокоился. Кажется, он задумался, или уснул, или умер. Во всяком случае, время для него остановилось…

* * *

Кто-то схватил его за плечо и потряс. Антон Сергеевич поднял голову. Перед ним стоял человек в костюме древнеримского легионера, поодаль несколько всадников на лошадях. В руках у двоих – факелы. «Легионер» строго и даже как-то торжественно вопросил:

– Кто ты и что делаешь здесь в такое время?

«Аниматоры, наверно», – подумал Антон Сергеевич.

– Оставьте меня в покое, мне не до ваших игр. Руки уберите! – ответил он, отворачиваясь и движением плеча сбросил тяжёлую руку.

Его снова схватили и грубо дёрнули, разворачивая к себе.

– Что ты, иудейская собака, имеешь против игр в честь высокочтимого префекта Палестины и Иудеи Понтия Пилата? – из темноты под шлемом на него уставились горящие злобой глаза, лицо обдал кислый смрад чужого дыхания.

От такой беспардонности Антон Сергеевич опешил на мгновение. Но в следующий момент волна доселе никогда не испытанного, неудержимого гнева ударила в голову, а потом растеклась по всему телу, напитав его бешеной энергией. Он вскочил и закричал на заигравшегося идиота:

– Сам ты, гулящая женщина, собака иудейская! Вы что тут, форму члена обрели, что ли, все?!

Он хотел выразить негодование в гораздо более резкой форме, но вдруг понял, что говорит на каком-то странном языке, который не допускал излишней экспрессии в эпитетах.

У аниматора перекосилось лицо. Он замахнулся с явным намерением ударить. Но рука его была перехвачена на полпути, а точный апперкот в подбородок отключил сознание. Громыхая, как железный голем, «легионер» повалился на колени, а потом на песок лицом вниз.

Антон Сергеевич с изумлением посмотрел на поверженного противника, потом на свои руки, которые оказались такими сильными. Растопырил пальцы и снова сжал их в кулаки. Аниматоры прыгали с лошадей и тянули из ножен оружие, которое звенело совсем как настоящее. Он наклонился к поверженному и нашарил в темноте рукоять меча…

Проснулся от того, что на спине лежать стало неудобно. Повернулся на бок, но неудобства от этого только прибавилось. Пошарил руками – что-то очень жёсткое – как будто земля. Плотная, утоптанная, в мелкой каменной крошке. Удивился и сел. Первая мысль была, что проснулся где-то на улице. Но почему так темно? Ни звёздочки, ни ветерка, спёртый воздух…

Прислушался к себе. Ощущения – как при тяжёлом похмелье. Тошнило, болел затылок. Ощупал голову. Волосы испачканы липким. Понюхал пальцы – кровь. Похоже, разошлись швы.

«Так… Я гулял. Искал пляж. Нашёл. Акведук. Закат. Море. Загрустил… Уснул, наверное… Сон странный: факелы, кони, римляне. Я с ними говорил, потом дрался. Отобрал у одного меч и довольно ловко им отбивался. Обычно во сне драться не получается: движения вялые, удары слабые. А тут… Ранил или даже убил кого-то, доспех пробил, как консервную банку… Проснулся здесь. А где, чёрт возьми, здесь? И сколько времени?»