Уна Канти - Наша эра наступает завтра

Fortis imaginatio generat casum

Сильное воображение

рождает событие

– латинская пословица

Источники: стоковые фото с pexels . com unsplash . com .

Солнечные лучи ловко проникали через открытое окно в небольшую комнату на втором этаже инсулы 1 1 Инсула – многоэтажный жилой дом в Древнем Риме с неотапливаемыми и малоосвещенными квартирами и комнатами для сдачи внаем. и разбегались по немытому полу и бесцветным стенам, заползали на шаткие стулья и невысокий столик, тянулись по узкой низкой кровати, пока не добрались до закрытых глаз безмятежно спящего человека, на чьих веках все еще блестели остатки золотых теней.

Утро наступило несколько часов назад, и на душной торговой улице городской шум уже сражался с плесканием воды в фонтанах, крики людей смешивались с топотом копыт, но ничто из этого не могло разбудить развратную и бесстыдную женщину в постели. Достойные всегда встают с солнцем и приступают к работе безо всяких промедлений, и лишь гнусные лентяи без совести позволяют себе не замечать пробуждение природы.

Только вот никто из недовольных обвинителей не догадался бы, через что прошла накрытая простыней обессиленная фигура с накрашенными веками и почему же она спит так крепко, словно знает, что никогда больше не проснется.

Однако затянутый сон не оказался вечным. Жизнь приготовила для своей жертвы новые испытания и жаждала выпустить их на волю, высмеять границу между разумностью и сумасшествием, реальностью и мечтой, правдой и вымыслом.

И по этой причине Диана открыла глаза.

Громкие звуки и яркие запахи неслись в комнату с оживленной улицы, и едва Диана сбросила остатки сна, как почувствовала сильный запах жареного мяса. Она оглянулась, но никакого повара в комнате не оказалось, и вместо этого взгляд упал на прикроватный деревянный столик, где теснились глиняная кружка с водой, светильник в виде керамической чаши с оливковым маслом внутри и стопка свитков из пергамента. Выглядела такая картина подозрительно. Диана постаралась вспомнить, как оказалась в чужом провонявшем жилище, совершенно непохожем на ее комнату в общежитии, но обычно светлая голова теперь оставалась пустой.

Свитки притягивали внимание, и Диана уже потянулась к ним, как вдруг за дверью раздался грохот. На пол упало ведро с водой, и кто-то негромко запричитал, но слов было не расслышать. Затем дверь распахнулась, и на пороге появилась крупная женщина, замотанная в какие-то темные тряпки, которые спускались ей ниже колен и обволакивали голову, оставляя на виду только широкое хмурое лицо и пару выбившихся черных прядей волос. В одной руке она держала полупустое ведро, а второй сжимала глубокую миску.

Диана вскочила с твердой кровати и спешно отошла к окну, решив, что безопаснее будет держаться подальше от незнакомки. Та, в свою очередь, лишь оскалилась и поставила ведро с миской на пол, даже не потрудившись пройти к столику или хотя бы к стулу. Она снова что-то пробормотала себе под нос и уже собралась уходить, как в последний момент остановилась и с презрением все-таки окинула осмотрительную гостью долгим взглядом карих глаз, пробежавшись от самой макушки до пят. Диана не смогла противостоять искушению и тоже посмотрела на себя. Белая ночная сорочка заканчивалась у колен, и Диана никак не могла сообразить, откуда на ней появилось это безвкусное одеяние.

Снаружи громко закаркали во́роны, и один из них вдруг влетел в комнату через открытое окно, но уже через несколько мгновений вылетел обратно, догадавшись, что ошибся домом. Диана повисла над подоконником, украшенным горшками с пахучими травами, и хотела проследить за исчезающей в чистом голубом небе птицей, но тут же позабыла о ней, когда увидела перед собой удивительную улицу.

Четырехэтажные каменные дома без штукатурки с массивными лестницами и утопающими в цветах балконами бесстыдно залазили друг на друга, как и торговые лавки перед ними, кишащие сразу всем товаром, который только можно было выложить на прилавок: овощи, фрукты, яйца и мясо чередовались с сандалиями и глиняной посудой, с белыми шерстяными платками и кувшинами с маслами. Торговцы криками зазывали, покупатели в спешке убегали, и за всем этим наблюдали мраморные статуи, возвышающиеся над беспокойной толпой, облаченной в разноцветные туники с тогами.

Увиденное больше походило на рисунок из учебника, на картину в музее, на кадр в кинофильме, но точно не на действительность. Однако это была она, истинная и неоспоримая.

– Где я? – ахнула Диана, и слова резанули слух, как остро наточенный нож.

Она говорила не на английском.

Диана знала произнесенные слова, но что-то в них чувствовалось необычное. Они казались пыльными, нетронутыми, почти позабытыми, но неожиданно восставшими, словно феникс из пепла или мертвец из могилы. Слова выглядели тусклыми, но не угасшими, где-то в их глубине, в самой сердцевине трепыхалась жизнь, собирала все свои силы, наполнялась энергией и готовилась вырваться наружу. Слова боялись забвения и хотели жить, сиять, озарять мир своей чудесной красотой, они мечтали звучать и надеялись, что желание их исполнится.

И оно исполнилось.

Латынь выпорхнула, расправив широкие грациозные крылья, и взмыла ввысь, подальше от подземного царства и жестоких цепей, навстречу контекстам, смыслам и сообщениям.

Латынь хотела быть произнесенной, услышанной, понятой. Она хотела жить.

И латынь ожила.

– Где я? – снова повторила Диана, теперь намного увереннее. Сама речь придавала ей сил.

Женщина у порога тяжело вздохнула, поправила платок на голове и без труда заговорила на городской латыни:

– Сначала напьются до беспамятства, а потом рожи кривят. Это всё от безделья. От богатства. Делать нечего, деньги девать некуда, вот и гробите себя с утра до ночи. Терпеть вас не могу.

– Кого? – не сообразила Диана. Зато всё остальное она поняла, даже не задумавшись. Чужая речь звучала настолько естественно, что казалось, будто Диана всю жизнь общалась с людьми только на этом древнем языке.

– Детишек сенаторских, – женщина в очередной раз поправила платок в бессмысленной попытке выглядеть лучше сенаторской девчонки перед ней.

Диана снова выглянула на улицу, потом повернулась к недовольной хозяйке и призналась:

– Не спорю, я действительно пила вчера. Но дело в том, что далеко не здесь. И я совсем не уверена, что надо подразумевать под словом «здесь».

– Ну, что правда, то правда. Пила ты не у меня в таверне, но без сознания оказалась именно на моем пороге. Сначала думала там и оставить, но потом узнала личико и решила, что твой отец заплатит денарий 2 2 Денарий – римская серебряная монета времен Республики и первых двух веков Империи. в благодарность за спасение дочери от ночных гуляк.