Дарья Райнер - Фейрум

– И то верно, – Вит ни капли не обиделся. – Но ты не такая, как остальные принцессы.

Он подмигнул, намазывая варенье на корку хлеба.

По всему выходило, что нет. Музыку «Sentenced to Death» она начала слушать, едва пошла в школу. Не всегда понимала смысл текстов и смеялась над тем, как непривычно голос Вита звучал под густые гитарные риффы и зловещий гул барабанов. В жизни он был другим: сочинял для племянницы не то смешные, не то страшные сказки и позволял заплетать косички, но на сцене… на сцене становился рок-звездой.

Конечно, она им гордилась. Хотя мама всякий раз морщилась, заслышав звуки хэви-метала. Она терпеть не могла группу Вита и всё, что они делали. «Вырастешь – поймёшь, почему», – говорила она, доставая диск из CD-плеера. В те дни, когда Вит возвращался в Бранов и заглядывал к ним, они с мамой почти не разговаривали – не о чем было. Зато для Липы у него всегда находились подарки, привезённые из других городов.

Жаль, название оказалось пророческим: «Обречённые» распались после пяти лет, трёх альбомов и сотни концертов. Липа выросла и поняла: наркотики. Из-за них группа лишилась басиста. Из-за них же в семье разгорелся скандал, после которого дед оказался в больнице, а остров остался ничьим. Она не спрашивала Вита напрямую: даже если он принимал вместе со всеми, то бросил после смерти отца. Бросил всё, чтобы вернуться.

– О чём задумалась?

Вит загремел тарелками, соорудив некое подобие Пизанской башни в раковине – такое же кривое и готовое съехать набок.

– О всяком. – Она подняла взгляд от чашки, на донышке которой оставался последний глоток. В этой чашке накануне плавал анимон. Липа отдраила её содой – для верности. – Ты ещё… сочиняешь?

– Бывает, – он усмехнулся и постучал по виску согнутым пальцем. – Здесь становится тесно от мыслей. Надо выплеснуть. Отпустить.

Она понимающе кивнула.

– Можно послушать?

– Пока сыро. Совсем. – Он качнул головой. – Но не переживай, ты услышишь первой. Быть может, к осени выберемся в «Легенду».

Бар «Легенда» на Речном проспекте был местом, где раньше собиралась группа. Уютное место с фонарями-светильниками и постерами рок-идолов восьмидесятых на стенах. Липа всякий раз испытывала восторг и чувство вины, оказываясь там среди взрослых фанатов, без ведома мамы.

– На концерт?

– Ну-ну, не гони коней.

Липа взяла его за руку и легонько сжала.

– У тебя всё получится.

Вит улыбнулся скупо, но благодарно.

– Прогуляться не хочешь?

– Хочу!

– Тогда угадай, в какой руке. – Он спрятал кулаки за спиной. В вазочке на столе лежала горсть леденцов со вкусом барбариса. Липа в них души не чаяла, когда была маленькой.

– А если не угадаю?

– Будешь мыть посуду. А потом пойдём.

– Куда?

– К дедушке. Вы с ним давно не виделись.

Липа кивнула. Целых шесть лет.

• ● •

Они шагали вдоль берега, по заросшей узкой тропке, которая ожерельем обхватывала остров. Солнце стояло высоко, из-за мутной дымки почти не видное. Здесь, вблизи от моря, ясная погода не задерживалась дольше пары дней. Липа любила это сочетание – серого с изумрудным. Весь остров был покрыт зеленью – от мягкой и сочной июньской травы до бурого мха на шершавых камнях и крошечного соснового семейства.

Глядящие в небо стволы остались позади, когда они с Витом вышли к западному берегу. Склон был усыпан галькой; лишь у самой воды камешки сменялись песком. В тени холма высился памятник. Низко, почти касаясь белого гранита, склонилась над ним черёмуха.

«Здравствуй, деда», – Липа приблизилась к могиле. Оградки не было. Как и столика, за которым принято поминать ушедшего. Только узкая скамья, на которую она опустилась первой. Вит молча сел рядом. Каждый говорил про себя, и оба это знали.

«Слова – всё равно что дым». Любимая присказка деда Анатоля.

Глядя на эмалированное фото с двумя гвоздиками по бокам, Липа боялась, что снова расплачется, но нет – глаза оставались сухими, а пустота продолжала наполняться спокойствием. Тихим ветром и запахом черёмухи. Дед любил это место всей душой, и Липа знала: он бы не променял остров ни на что другое.

Они долго просидели так, прислонившись друг к другу плечами, а когда уходили, Липа оставила на скамье конфету. Ярко-алый леденец со вкусом барбариса.

• ● •

На обратном пути Липа впервые прошла через сад. Вчера она добежала только до бани, да и то в сумерках; сегодня же, минуя низкий частокол и палисадник с ирисами, она оказалась в вишнёвом раю. Запоздалые лепестки сыпались на плечи, пока она бродила по дорожке, слушая Вита краем уха. Он что-то твердил об удобрениях и прочих штуках, в которых Липа не смыслила, пока наконец не затих, а через минуту подавился ругательством.

– Ты чего? – Она вынырнула из-под крон и взглянула на дядю с удивлением. – Случилось что?

– Шайба слетела, – бросил Вит сквозь зубы.

Злой и ошарашенный, он стоял у колодца, держа в руках вороток, который ещё вчера крепко держался, вращая колоду.

Липа нахмурилась:

– Сможешь починить?

– Наверное. Только принеси инструменты. Знаешь, где?

– В сенях?

– На антресоли справа, увидишь ящик, он не тяжёлый. И стакан воды захвати!

– Хорошо! – крикнула Липа уже на бегу.

« Воронка в колодце…»

Настойчивая мысль возвращала Липу к словам Игнаса. Замерев у крыльца, она впервые обратила внимание на пятачок выжженной земли и почерневший одуванчик, на который вчера выплеснула воду с мерцающей маслянистой жижей.

• ● •

В сенях царили тень и прохлада. Подставив табурет, Липа забралась на него и нащупала заветный ящик. Потянула за ручку и вздрогнула: из кухни раздался металлический звук. Половица скрипнула: на пороге вырос Игнас. При свете дня он выглядел иначе, и не сказать, что хорошо. Лицо осунулось, на куртке появились грязные пятна. Интересно, где он спал этой ночью? Да и спал ли вообще…

– Вы почему тут опять? – шикнула Липа, покачнувшись на табурете. Боялась, что Вит услышит, если она повысит голос.

– Не могу уйти, пока воронка открыта.

– Так это вы сломали ворот? – Теперь, когда она не лежала в кровати, а возвышалась над ним на целую голову, Липа могла дать отпор. – Знаете, как это называется? Вторжение в частную собственность! И порча имущества. Гуляете тут, как у себя дома, и думаете, вам ничего не будет?

– Я могу заплатить, – он потянулся к карманам, – за хлеб. Вряд ли твой дядя заметит. Давно не ел настоящего, у нас в ходу синтетический. Вот, смотри, у меня тут… – он высыпал на ладонь горстку монет, незнакомых Липе, какие-то мелкие детали и крошечную отвертку, – ничего полезного. Прости, Филиппина.

Липа чуть не выронила инструменты. Она смотрела на Игнаса, как если бы в кухне стоял пришелец. Неведомое существо с другого конца галактики, которое потерялось и теперь страдало от голода и одиночества вдали от дома.