Елена Макарчук - Августина Лил. Красная нить

Он боролся с кем-то и от каждого удара становился меньше и меньше. Я пыталась им помешать наносить удары, путаясь под ногами, но это мало помогало. Я кинулась к нему, когда он, уже без сил, лежал на полу. Но и его соперник в таком же состоянии лежал напротив. Силы были равны. Взяла его на ладонь и стала поить энергией, прикладывать к точке, что находится под верхней губой… он стал расти, и уже был размером с трёхлетнего ребенка, когда я услышала тихие слова.

– Зря стараешься, – устало произнес женский голос, – он всё равно не вспомнит тебя.

Подняла глаза: за битвой наблюдал еще кто-то. Я откуда-то знала, что это – Куратор. Существо женственное: тонкая фигура, одетая во всё черное. Куратор сидела на небольшом возвышении, как будто на троне.

– С ним будет моя девочка… и он будет думать, что она спасла его, – без эмоции, вяло говорила Куратор.

– А потом еще будут девочки, еще девочки… Он нужен нам, у него хорошие задатки…

– Мне всё равно, что он будет думать, главное, чтобы он был жив.

Я смотрю в глаза Куратору и сквозь неё, будто сквозь стекло, вижу, как вся земля окутана черной паутиной. Люди сидят на духовном семинаре, над ними зажигается огонёк осознания, свет идет от людей, собравшихся в группу – туда сразу направляется Куратор, от сердца которого в Центр этой Паутины идёт черная нить; Куратор пиявкой присасывается к свету, и постепенно огонёк гаснет, заменяя его на темную нить…

Центр – это комната, похожая на пункт управления с множеством экранов, и пять Сущностей, похожие на Кураторов. Один – самый главный. Мужского типа. На вид – старый, но не немощный, выдержанный и умный. Две Сущности женского типа и две Сущности мужского типа. Ум, интеллект и отсутствие чувств. Логика непревзойденная.

С экранов вокруг льются зомбирующие призывы: «смотрите наше телевидение, ешьте нашу еду, делайте то, что мы предлагаем…» – «нам нужны ваша кровь и плоть… нам нужна ваша энергия…» – а на видеомониторах мелькают, как в калейдоскопе: реклама еды, шоу всевозможные, сериалы, криминальные хроники…

Смотрю на всё это и на Кураторов, и ярость затопляет меня с ног до головы.

– Зачем они вам? Все равно скоро закончится Великая Ночь, будет Рассвет, и ваша власть закончится, люди увидят сами, что есть что, и кто есть кто.

– Да, – с сожалением произнёс Куратор, – над Божьим Судом мы не властны.

Но, чем больше будет негативной энергии в момент Великой Жатвы, чем больше будет болезней, войн, убийств, агрессии – тем больше игроков мы заберем с собой. Нам нужны игроки. Ничего личного. И да, мы постарались, чтобы они забыли, как выйти из нашей игры…

– А сражаться с равными – это не в правилах вашей игры?

– Насмотрелись кино. Зачем с вами сражаться?

Вдруг на экране появились кадры из детского фильма «Буратино», и зазвучала песня: «На дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь, и делай с ним что хошь. Какое небо голубое…».

Песня выключилась нажатием кнопки на пульте: я не заметила, как оказалась в комнате, обставленной просто, но вся мебель, какая есть – изысканная простота… ну, и еще антикварные вещи (естественно, куда же без них). Пульт зажат в руке старика, сидящего в кресле перед телевизором. Я стою сзади, немного справа, и вижу из-за спинки кресла часть головы, ухо и часть лица. Старик не поворачивается. На экране телевизора какая-то передача. Я молчу. Хотя не вижу лица, но знаю, что это Главный из пяти Сущностей, что я видела в Центре Паутины. Он живёт, как простой старик, очень скромно, в старом, прекрасном доме, возможно, это старый замок где-нибудь в Англии. Наконец я нарушила молчание, глядя на экран телевизора:

– Мир – как большая деревня.

– Тоже заметила? – откликнулся старик, не поворачивая головы.

– И зачем это вам? Всё под одну гребенку. Неинтересно.

В тишине комнаты лишь приглушённый звук телевизора.

Смотрю на ухо старика, он не двигается, как сидел, так и сидит перед телевизором, не поворачиваясь ко мне: словно мумия. Подумала, что у него, наверное, и правда интереса нет ко всему происходящему.

– Ты права, интереса нет.

– И вы каждое утро, наверное, на велосипеде в булочную до деревни катаетесь… здороваетесь с жителями…

Замолчала внезапно – я поняла.

Я поняла, что у нас, у каждого, от наших некогда принятых решений зависят наши судьбы…

– Да, ты верно все поняла, – тут же откликнулся старик. – Хорошо, если каждый будет делать то, что он должен делать. Зачем нам с тобой сражаться? Ты вольна делать, что считаешь нужным, а мы – что мы считаем. Пересечемся – не обессудь.

Я почувствовала безграничное одиночество старика, но оно его не волновало. Как бездна. В бездну меня и затянуло, полетела – парила в черной Вселенной.

…Я открыла глаза.

– С ума сошла. Нет, ну, с ума сошла, – прошептала я, – песчинка перед горой. Я еще помнила их удивление от моего выпада в их сторону. Сумасшедшая, право слово.

Вскочила с раскладушки в палатке, будто уже пора действовать. Вышла за полог. Передо мною до горизонта возвышались горы Памира. Я смотрела на геологов – каждый занимался своим делом…

– Августина, а пойдём-ка завтракать, ты сегодня припозднилась, – позвала меня Ольга.

– Выходной, имею полное право, – я улыбнулась ей в ответ. – Да, сейчас.

Солнце стояло в зените над высокими горами. Но при этом воздух был чист и свеж, и я вдохнула его полной грудью.

и встала она посреди поля,

и видела, как обманом уводили детей

во мрак и бездну

гнали,

снимали одежды, складывали горкой…

кровь и стоны,

слезы и крики…

протягивала руки,

кричала, плакала, вырывала,

шла на пули, и пули не брали,

шла на смерть, и смерть проходила мимо,

каждая душа запечатлевалась в сердце,

разрывая его на куски,

пока не опустилась на плечи бесполезность…

тогда стала звать она,

из дальней дали звать своих,

и слышали, и приходили,

и смотрели в туман, да не видели,

не поверили,

не встали рядом…

и вот она одна перед Богом,

уже нет слёз,

замерла душа от боли…

Господи! Это же дети Твои…

и ответил Он…

пой, как можешь,

пой,

далеко,

за край земли,

за все пределы,

где бы ни случились дети мои…

и текли реки-слезы…

и плыла колыбельная

тихо

в сердце

нежностью

Со временем у меня между явью и сном размылась тонкая грань, уже не могла сказать, что сон, что явь, и мне уже не обязательно было ложиться спать, чтобы перейти в сон.

Так было с китайскими снами.