Анна Алора - Мой любимый глюк

Тут яичница хорошо бы пошла. Да хоть бы и бутербродик с полюбившимся в последнее время сыром под привлекательным названием Тильзитер.

Вот что за мода, совать эти шоколадки бесконечно? Нет бы ту же пятидесятку в карман. Стесняются многие, ага. Кому-то легче шоколадкой, чем денежкой, отблагодарить специалиста.

На самом-то деле это все ерунда. Приятно, конечно. Да и для кармана неплохо. Но вот работать я от этого лучше, или, паче того, хуже, не работаю.

Просто делаю свое дело на “пятерку”, и все. Независимо от подарочков. По-другому просто не умею.

Я вздохнула и вышла на улицу. Дождя, слава богу, уже не было. Стоял туман.

Двор наш опять был пуст, даже несмотря на то, что на часах уже одиннадцать.

Одиннадцать!

Да я и двух часов не проспала.

Однако делать нечего. И я заспешила, кое-где прямо по лужам, в родную больницу.

Дядя Федя, наш охранник, уже маячил возле служебного входа, дымя как паровоз. Дым смешивался с туманом, и придавал ему вид этакого служителя при входе в преисподнюю.

– Зоя, давай скорее! Тебя ждут уж, – поторопил он меня.

– Дядя Федя, ты меня прям как почетного гостя встречаешь, – засмеялась я, – Аж на крыльцо вышел.

Мужчина хохотнул, затянулся пару раз, и, аккуратно погасив сигарету, открыл дверь:

– Прошу покорно, мадам!

Не лишен был изящества слога, что и говорить.

Я вошла да скорее в процедурную. Не выношу запаха табака от слова “совсем”. А уж дядя Федя курит, выдыхая такие клубы дыма, что пройти мимо него можно, только задержав дыхание по максимуму.

У дверей процедурной нервно ходила взад-вперед Антонина Ивановна, и лица на ней не было.

Сама бледная, только на щеках алеют два пятна.

– Что случилось, Антонина Ивановна, – вся веселость сразу сбежала с моего лица, и я кинулась к женщине.

– Переодевайся, скорее, Зоя, – тихо сказала она. Привезли час назад потерпевшего. Мужик был без сознания. Сейчас вроде оклемался чуток. Но надо срочно под капельницу, а ни у кого не выходит, понимаешь?

Я понимала.

Бывают такие вены, которых еще найти надо.

Но чтобы ни у кого? Вот это странно, конечно.

– А Танька? Ее ж смена. Или уже в хирургию ускакала? – не выдержав, сказала я, и почувствовала, как обида поднимается.

– Зоя, да ладно тебе! Все же знают, что Таньке до тебя, как до Луны, – ответила раздраженно Антонина Ивановна, и поправила покосившийся колпак.

– Все знают. да?! – обида прорвалась, и я почти закричала.

– Знают, а как в хирургию – так ее!

Но даже несмотря на обиду, я уже переодевалась и мыла руки.

– Готова я, – буркнула, чуть успокоившись, – Ведите, Антонина Ивановна. Он в палате уже или в реанимации?

– Да дышит. В палате, – ответила старшая медсестра, и вздохнула.

Антонина Ивановна у нас дама предпенсионного возраста. Маму мою хорошо знала, вместе работали они. Правда, мамочка тогда как раз была старшей медсестрой, а Тонечка, как она ее называла, только-только пришла в больницу после медучилища.

Так что знакомы мы с Антониной Ивановной с самого моего детства. Я же практически росла в больнице нашей. Частенько к маме бегала после школы. Помню этот запах больничный. У нас в садике, да и в начальной школе так пахло. Щами из свежей капусты, котлетами и пюре.

Правда, в больнице еще прибавлялась вездесущая хлорка и запах кварца. Так мне нравился этот запах, когда кварц включали! Не знаю, почему. Мне казалось, что так пахнет на море. На юге, где это море плещется и высокая волна разбивается о скалистые берега.

Но на море мы никогда не были.

Какое море, когда жили без отца, а мама брала дежурство в две смены, да еще по уколам бегала? Тут одеться бы да обуться. Хорошо еще, что поесть в больнице можно было. Сестра-хозяйка жалела маму, да и от больных, которые попривередливей, оставалось. Не все любят больничную еду.

Многим, вон, из дома приносили в термосах.

А мне вот нравилось. Особенно когда фрикадельки давали.

Я быстро шла по коридору, стараясь выбросить из головы посторонние мысли. Нельзя. Если уж мне не дали выспаться, то случай действительно экстраординарный.

Вот и палата.

Я открыла дверь, и спросила у Антонины Ивановны, которая шла следом:

– Какая кровать? – спросила я на автомате. Хотя чего там спрашивать, когда три были пусты, а вот на четвертой, у окна, явно кто-то лежал.

И из-под тонкого больничного одеяла виднелась рука.

С красивыми, длинными, такими чуткими пальцами.

Очень знакомыми пальцами.

Глюк?!

Я остолбенела. Сердце бешено заколотилось. Я едва удержалась от желания отбросить одеяло и увидеть его лицо.

Посторонние мысли, которые были выброшены из головы, вернулись и обрушились горным водопадом.

О боже мой! Ведь эти руки, эти же самые руки были у моего белобрысого глюка. Глюка, который преследовал меня последние две недели.

– Так. Зоя. Отдышись. Возьми себя в руки. – сказала я себе. – С глюком потом разберемся.

И я, отдышавшись, занялась своим делом. Делом, которое знала как свои пять пальцев, и которым, могла заниматься и с закрытыми глазами.

Потому что, как я осознала не так давно, глаза-то мне и не были нужны. Ведь я всегда находила самое лучшее место для постановки иглы, только касаясь руки пациента.

Будто меня вел кто. И игла входила легко, безболезненно.

Однако вот с этим, конкретным пациентом, глюком моей мечты, явно что-то было не так.

Как всегда, я коснулась руки и легко пробежала пальцами, закрыв глаза и вслушиваясь в ответ.

Не спрашивайте, какой это должен быть ответ. Просто я чувствую – вот оно, это место..

Появляется уверенность в правильности и все проходит на “ура”. Однако в этом конкретном случае ответа не было.

Или я его не слышала?!

– Ну что, Зоя? – раздался сзади голос Антонины Ивановны.

– Нашла? – с надеждой сказала она.

Я вздрогнула. Вот только ее не хватало. Обычно никто над душой у меня не стоит во время процедуры.

– Антонина Ивановна! – раздраженно прошептала я. – Ну вы что, под руку тут мне.

– Не выходит, и у тебя не выходит, – не слушая меня, заговорила та, и в голосе ее уже ощущалась паника.

– Выйдет! – со злой уверенностью ответила я. Да что же это такое. Это же вызов всей моей профессиональной гордости. Или это из серии “и на старуху бывает проруха”?

Скажу честно, до сих пор эта “проруха” меня не касалась от слова совсем.

Однако все когда-нибудь бывает в первый раз. Вот эту истину, очевидно, и мне придется осознать.

– Ну нет!

Сдаваться я не привыкла, и поэтому коснулась другой руки мужчины, левой. Ответ был тем же самым, то бишь никаким. Такое ощущение, что вен, как таковых, у этого человека не было вообще.

А вот этого быть не может. Не может, и все! Мы так устроены, это же простая физиология.