Петр Ингвин - Зимопись. Путь домой. Веди

– Не рыпайся, если жизнь дорога, – прошипело над ухом.

Я кивнул.

– Вас двое?

Я снова кивнул. Вывернутая рука балансировала на грани острой боли и потери сознания. Меня держали так, чтобы не заорал. Чувствовался большой опыт. О том, как он нарабатывался, лучше не думать.

Из-за деревьев и кустов вышли трое. Еще один держал меня. Четверо плюс я – итого пять вооруженных бойцов, но против беляка это почти ничего. К тому же, лесным бродягам надо еще объяснить, что я на их стороне.

Бродягами я назвал их из-за внешности и состояния. Судя по одежде и снаряжению – обычный сброд, эдакая смесь братвы и убегайцев, воображавшая себя первыми, а поступавшая как вторые. Ребята считали себя крутыми и опасными и во многом были правы. Но. Меня и Еву они всерьез не принимали, считая, наверное, обычной парочкой. Был бы на Еве плащ крестоносца…

Бродяги имели хороший опыт в делах засад, а вот с беляками, судя по всему, нос к носу не встречались, иначе от фигуры с красиво распущенными из-под шлема снежно-белыми волосами бежали бы как от чумы.

– Второй дерется хорошо? – раздался новый вопрос.

Я еще раз кивнул. Знали бы ребята, насколько хорошо дерется второй, которого они приняли за такого же, как сами, искателя лучшей жизни. Они совершали страшную ошибку, а у меня не было возможности сообщить об этом. Я их понимал. Для них, голодных и измученных, в драной одежде, мешковато висевшей на худых телах, мы с Евой были добычей. У них не было ничего, кроме разбойничьего опыта, а у нас – лошадь и еда. Не будь Ева беляком, мы были бы обречены. А сейчас обречен был только я. Триумфа Евы, то есть того, как она разберется с бандитами, мне, скорее всего, не увидеть.

– Кончать? – Вышедший слева потянулся за ножом.

– Погоди. – Тот, что стоял передо мной, внимательно вглядывался мне в лицо.

Во мне всколыхнулось некое узнавание. Где-то я его видел. Где? При каких обстоятельствах? Не помню. Высокий рост, грязная клочковатая борода, хищный взгляд и впалые от голода щеки…

– Не узнаешь? – Мужик оскалился ртом с выбитыми зубами.

И я вспомнил. В то недавнее время его зубы были на месте, мышцы бугрились, и не тощим дылдой он тогда выглядел, а огромным могучим богатырем. Точнее, разбойником, поскольку «богатырь» – слово не для людей такого пошиба, они его принижают и оскорбляют.

Передо мной был Зимун, убегаец, некогда по поручению папы Акима похитивший меня с другими детьми Немира, а затем, когда устроился в школу моряков в имперской столице, рассказавший про Марианну. Жизнь его потрепала. В былое время он ходил бритым, с плохо соскобленной щетиной на квадратном лице и мускулистой массивной шее, которая в обхвате догоняла голову. Помню невероятные кулачищи размером с окорок. Зажатый в них меч казался игрушечным. Сейчас от прежнего Зимуна осталась сморщенная оболочка.

– Сяпа, отпусти ему рот, это знакомый, неприятности ему нужны не больше чем нам.

Чужая ладонь с моего рта исчезла, но моя рука осталась в заломе.

Зимун тихо позвал, обернувшись вглубь леса:

– Блаженная, иди сюда, землячка твоего встретили.

Из-за деревьев выступила еще одна фигура. Внешне она походила на живого мертвеца. Невысокое тощее тело словно выкопали из могилы, кожа была грязно-серой, в порезах и ранах, а единственное одеяние составляла детская рубаха не по размеру. Собственно, не рубаха в современном мне понимании, а надеваемый через голову мешок с дырками для рук и шеи. Снизу мятый рваный мешок заканчивался на середине бедер, сверху из него, как цветок чертополоха на стебельке, торчала всклокоченная голова, а узкое лицо с обтянутыми кожей скулами напоминало посмертную маску – неподвижное и белое, как у беляков. Ни одна мышца не дрогнула на лице, пока я вглядывался в него.

«Ее» – это из контекста, и если бы не обращение к «землячке», то я бы не понял, кто передо мной – парень или девушка. Просто мешок с костями. Вниз – худющие босые ноги-спички, по бокам – тонкие руки-плети. Никаких свидетельств пола. Длинные нечесаные волосы неопределенного темного цвета – не показатель, у меня во время путешествий почти такие же отрастали.

Я уверен, что никогда не видел эту девушку. И в то же время что-то в лице…

Если убрать темные круги под глазами…

Представить щеки налитыми и румяными… Лицо – задорно улыбающимся…

Сам собой всплыл жест, которым в свое время ее рука привычно забрасывала обрезанные по плечи волосы за уши.

Как током пронзило. Я видел ее в похожем балахончике – девичьем, кружавчато-расписном, в глаза сразу бросались плотные загорелые ноги с округлыми широкими бедрами, блестели гладкие овалы икр, по любому поводу энергично взвивались вверх пухлые руки. А грудь и попа были… Даже описывать не надо, достаточно сказать, что в то время они были.

– Елка?!

Это была она – изменившаяся почти неузнаваемо, намного больше чем Зимун.

Елка провела по мне пустым взглядом, но внутри него что-то щелкнуло, и, с тем же бесстрастным неподвижным лицом, она рванулась ко мне, упала в ноги и прижалась всем телом, обхватив за колени.

Зимун оттащил ее от меня за волосы и оттолкнул в сторону:

– Признала.

Я не мог поверить. Елка. Неуемная пухлая веселушка. В отличие от старших сестер-двойняшек ее распирало изнутри только в нужных местах, но распирало так, что даже подростком она привлекала мужские взгляды.

Сейчас Елка выросла и повзрослела. Неужели возможно так измениться? Она выглядела едва ли не вдвое старше Любомиры и Любославы, какими я их помнил и которых она сейчас немного обгоняла годами.

– Что вы с ней сделали?! – всшипел я.

Даже с заломленной рукой я попытался достать до меча.

Острая боль вернула меня в прежнее положение – согнутое в приниженном поклоне.

– Мы?! – Зимун обернулся к Елке: – Покажи.

Она молча задрала на себе рубаху – до самого верху, до шеи.

Нижнего белья на ней не было, все тело покрывали шрамы и синяки, но взгляд замер на одном месте. На груди. Нет. На том, что грудью было раньше. Вместо двух задорных мячиков, еще в пору взросления сравнимых размерами если не с арбузами, то с дынями точно, зияли похожие на ожоги шрамы. Грудей не было.

Амазонки отрезали себе груди, чтобы не мешали стрелять из лука. Из всех собравшихся луки были у Зимуна и еще у одного, третий держал в руках копье, а чем вооружен тот, что заломил мне руку, я пока не знал. В любом случае, на амазонок собравшиеся не походили и их обычаев, наверняка, не знали.

У Елки оружия не было. У нее не было ничего. Теперь – даже грудей.

Она опустила рубашку.

– Это ей один из надзорных пап удружил, – объяснил Зимун. – Урод. Бежал из Зырянки – украл девчонку. Когда мы его встретили, он, видимо, сильно проголодался и жарил себе на костре «мяско».