Петр Ингвин - Зимопись. Книга третья. Как я был пособием

Ученицы бросились выполнять приказ и приближать минуту счастья. Только Амалия, глава пятерки, которая была ответственной за размещение, осторожно выступила из мечущейся оравы:

– Где лучше расположить лежак?

Я решил проверить:

– Как сама считаешь?

Амалия огляделась и решительно заявила:

– Здесь, вблизи костра, чтобы тепло доходило.

– Правильно. Только не перестарайтесь, не подпалите.

В голове возник голос Варвары: «Не маленькие!»

Амалия лишь улыбнулась. На губах всплыл вкус ее губ. Безумие какое-то. Что за день.

Мимо пронеслась с охапкой валежника златовласая Александра. У меня вспотели ладони, фантомно ощутив ее крепкое тело в руках. Захотелось вновь обнять, прижать, погладить по волосам…

Не по этим. По утраченным. Которые так и не погладил.

Доставучие ученые заявили: за моногамию у человека отвечает гормон окситацин. Примите, распишитесь. Никаких отсылок к совести и верности. И к желанию посвятить жизнь любимому – единственному и несравненному. И к «отдать все за желание быть с ним и только с ним». Причем «все» – именно все, до последнего.

Вздоха.

Что же теперь, верить не голосу разума, а науке? А как же тогда Отелло, Ромео с Джульеттой… да мало ли примеров в истории и литературе? Химия, понимаешь. Гормон, говорят. И ничего не поделать – наука, блин ее за ногу. Но почему-то хочется наплевать на такую науку, разорвать в клочья и еще попрыгать сверху. Присутствие гормона, оказывается, определяет, будет верен тебе человек или не будет. А Божья искра и почитание заповедей – коту под одно место?

Не хочу верить науке. Хочу верить себе и своим чувствам. К тому же, наука очень часто (хочется сказать: слишком часто) меняет свои взгляды и утверждает обратное… снова заставляя себе верить. Ведь – наука! Но согласно научной же статистике ее непогрешимое святейшество наука ошибается гораздо чаще, чем редко подводящая меня интуиция.

Ощущения говорили: ты влип, приятель. Никакой окситацин ни при чем. Я любил Зарину. Сердце не верило в ее гибель. Здесь, окруженный сонмом красотулечек, за знакомство с которыми когда-то без раздумий отдал бы левую руку, я тосковал. По несбывшемуся.

Пока мысли гуляли, руки заканчивали сооружать сушилку: длинные жерди были зачищены от мелких веток, составлялись треноги, по ним прокидывались поперечины.

Царевны выставили часовых. Игра в камень-нож-лопух в каждой пятерке определила очередность охраны. Все невыставленные в дозор ринулись к озеру стираться.

– Воды наберите во все шлемы, пока она достаточно чистая! – крикнул я вдогонку.

– Куда ставить? – донеслось через несколько мгновений.

– Главное – не на проходе. В углубления, чтобы не опрокинуть. – Краем глаза я глянул на озеро: зайдя в воду, ученицы постягивали штаны и приступили к стирке. Свисавшие до середины бедер рубашки поплыли полами по воде, доходившей до пояса.

Про меня все забыли. Правильно. Зачем командир, когда все хорошо? Я подошел к дежурившей на отшибе уныло глядевшей во тьму Антонине.

– Иди со всеми, я здесь вместо тебя посмотрю.

– С чего это? – ощетинилась она.

– Не хочу мешать общему делу.

Объяснение, что дело не в ней лично, успокоило придирчивую дозорную, последовал благодарный кивок, и Антонина растворилась в ночи.

Светло было только у костра. Туда периодически подбегали царевны, лица суетливо крутились в поисках меня, вздернутые руки быстро накидывали постиранную вещь на обращенные к костру жерди, и босые ноги вновь уносили владелиц во тьму.

Шлеп, шлеп, – едва слышно. В мою сторону. Взнузданный мозг взревел сигнальной сиреной, пальцы схватились за гнук…

Отбой. Звук пришел со спины, от озера. Из темноты проявилась Варвара, в одной рубашке, постиранные штаны держа в руках.

– Так и подумала, что ты здесь.

– Поздравляю, гигант мысли.

Антонина – в ее пятерке, обязана была доложить, когда тоже пришла стираться. Интересно, чего Варвара приперлась, и чем мне это грозит. Не девка, а загляденье: высокая, крутобедрая, всюду налита тугой плотью. Под четкими крыльями бровей сверкали умом и чувствами чуть утопленные глаза – как помнится, серо-голубые, а сейчас, во тьме, просто глубокие и блестящие. Крупноватый нос не привлекал к себе взгляд благодаря перетягивавшим внимание ямочкам на щеках и большому рту. За многообещающими губами вспыхивали бликами оттертые мелом зубы. Варвара отлично знала о своей привлекательности, но не знала, что не все клюют на холодную классическую красоту. Кроме ума и страстности, в глазах хотелось видеть еще кое-что. Душу. Конкретнее: красивую душу. Красоту души. Иными словами, красота должна быть в основном внутри, а не снаружи. Но каждый судит обо всех по себе, оттого все проблемы в мире.

– Я не принесла дров.

Варвара повесила штаны на сук и замерла перед моим лицом, скрестив руки.

– Ну, не принесла, и что? Ах, да… – Я даже сам забыл о стимуле, озвученном, чтобы подвигнуть девчушек-веселушек на общественно-полезные работы. Зря Варваре вспомнилось. – Сама напросилась. Вставай к дереву.

Она еще не поняла, что злить меня опасно. Перед сидевшим мной ее длинные ноги, красиво прошагали в указанное место, руки уперлись в ствол, а позвоночник изящно прогнулся. Спинка наклонилась, глаза томно прикрылись. Варвара опустила голову и замерла, выпукло выгнувшись в мою сторону, на лице расцвела предвкушающая улыбка.

– Накажи меня, воин, – проворковал манящий голос, обволакивающий, как паутина. – Докажи, что ты истинный командир.

Как фекалиями с чужого балкона. Уводит у подруги невестора? В любом случае, думает, что все парни одним миром мазаны. Фигушки.

Я отломил длинную тонкую ветвь. Хруст встревожил Варвару:

– Ты чего удумал?

– Буду наказывать. Как обещал.

– С ума сошел?! – Варвара отпрянула и попыталась сбежать.

– Стоять!

Я перехватил отбивавшуюся сильную руку, которой все же далеко по силе до моей мужской.

– Отстань, дурак! – Варвара дергалась, извивалась змеей, но это не помогало. – Я не то имела в виду! Совсем крышей поехал?

– Обещал всыпать – всыплю, – объявил я, заламывая сопротивлявшуюся конечность назад.

Чуть не плачущий противник был повержен на колени.

Бессознательно я привел Варвару в одну из поз, у человолков выражавших покорность. В стае любая особь в таком случае признала бы себя неправой и отправилась по своим делам. Но здесь не стая, здесь нужно победить не только физически.

– Совсем ни ума, ни фантазии?! – почти рыдала скрючившаяся Варвара, силой уткнутая лицом в землю.

– Зато с совестью нормально, – парировал я, прижимая сверху коленом.

Готовый сорваться с ее языка новый довод там и остался, тактика резко сменилась.