Тальяна Орлова - Последняя игра чернокнижника

– Я поняла, – перебила, поскольку дошла до следующей мысли: – Если здесь погибнет раб, то объяснять это никому не придется, а вот если свободный человек…

– Тоже верно, – он медленно кивнул. – Я никогда об этом не задумывался, но мне и безразлично.

– Как это? Тебе безразлично, как твой «владыка» обращается с рабами? Серьезно? Ладно другие люди – своя рубашка ближе к телу – но за себя-то не страшно? За друзей своих, любимых, детей твоих будущих и их детей.

Его менталитет был бесконечно далек от моего, раз в моих словах он даже не расслышал вспышки раздражения:

– Элохи – не рабы владыки, потому наши дети вернутся в племя свободными. Ты, кажется, неправильно поняла, Кати.

– Не рабы? – я растерялась. – Вы служите ему за жалованье?

Он снова рассмеялся своим густым баритоном и потянул меня идти дальше.

– Мы служим ему по собственному выбору и договору. Элохи не могут быть чьими-то рабами, но и не нарушают данное слово. Рассказать подробнее?

– Уж будь добр, – я догоняла его, хотя ноги от перенапряжения дрожали.

– Это случилось пятьдесят лет назад. Племена моего народа часто воюют, и мое оказалось на грани уничтожения. Владыка, который по случайности оказался в тех краях, спас моих предков, но в обмен на услугу потребовал каждые десять лет отдавать ему сильнейшего из сыновей на вечное услужение.

– Еще бы он сделал что-то без выгоды… – протянула я. – И теперь ты обязан служить за дело полувековой давности? Без возможности вернуться домой?

– Обязан. И не только за прошлое, а за настоящее – сейчас мое племя растет и здравствует. Это достаточная плата… как ты там выразилась про рубашку?

Меня просто распирали эмоции. Это какая-то другая ветка психологии!

– Но это не возвращение долга, а бесконечная расплата, если условие служить вечно! И каждые десять лет еще поставлять ему новых слуг. И через сто, и через двести, и через тысячу лет будет так же? Айху Ноттену уже четыреста, а он молод и бодр, вряд ли черный айх протянет меньше.

– Слуг, но не рабов, для нас важны определения. Моя вечность короче его вечности, потому не вижу несправедливости. Если мое племя вымрет, то и договор разрушится сам собой. А если оно благоденствует, тогда и плата не кажется непомерной, разве нет? Всего один воин каждые десять лет за то, чтобы жили сотни. Да и запросил-то за услугу совсем немного. Это потому, что в те времена владыка еще не был черным айхом, а только чернокнижником.

Я испуганно метнулась к нему, как будто всерьез собиралась закрыть ему ладонью рот.

– Тихо! Не говори это слово, Скиран! Нельзя!

А в голове сразу закрутилась паника: «чернокнижник-чернокнижник-чернокнижник». Элох вскинул широкие брови, а потом указал пальцем куда-то в центр здания на противоположную сторону.

– Покои владыки там. Он очень силен, но точно не может слышать всё, о чем говорят на расстоянии сотни шагов во все стороны. Иначе сошел бы с ума от голосов. Айх может слышать только призывы сильных магов, а в моей крови этого свойства не водится. Да и не было в моих речах оскорблений, э как тебя кто-то напугал.

Как будто зря пугали. Да этот монстр тысячи людей в страхе держит, и я не исключение, будь треклятый чернокнижник трижды проклят. Я предпочла сменить тему:

– То есть ты не раб? Служишь, но господин к тебе и другим элохам относится иначе и не может вас заставить делать то, чего вы никогда бы не сделали?

– О чем ты говоришь и почему краснеешь, Кати? – он приблизился ко мне, вглядываясь в лицо.

– Ну… Он вечером мне угрожал… или шутил, – я не хотела повторять слова Ринса, но потом все-таки решилась – лучше некоторые вещи знать, чем только предполагать: – Айх сказал, что может заставить вас… ну, спать с женщиной.

– Заставить? – он отвел взгляд и выглядел серьезным, ничуть не смущаясь двусмысленной темы. – А как можно мужчину заставить взять женщину, если он того не хочет?

И правда. Если физиология элохов не отличается от человеческой. Я громко, облегченно выдохнула. Но даже не успела освободить легкие от моральной тяжести, как Скиран добавил:

– Хотя он может воззвать к этому пороку, а похоть найдется в природе каждого… И тогда любой мужчина захочет, даже благодарить начнет. Не знаю, можно ли назвать это словом «заставить»…

Он размышлял сам с собой, а с меня хватило:

– Ладно, забудь. Скиран, кажется, я больше не способна идти дальше.

Мужчина расправил крылья, и одно даже на широкой лестнице врезалось в стену.

– Я могу повторить свое предложение. Это страшно только в первый раз.

Я прищурилась:

– А это не будет ничего значить для наших с тобой отношений?

– После того, как ты уже прямо смотришь мне в глаза? Нет.

Не знаю уж, насколько он серьезно. А может, у элохов юмор такой – произносимый с непроницаемым лицом? Но в нем я уже рассмотрела незаменимого информатора и надеялась рассмотреть товарища. Жизнь научила быть одиночкой, но никогда не пытаться выжить в одиночку. Жаль, если элох в моем желании разглядит что-то еще, а у меня не такой уж большой выбор.

– Хорошо. Только, пожалуйста, осторожно.

Сильные руки подхватили меня за талию, я невольно прижалась к мускулистой груди – кстати, ну почему хотя бы без майки? – и почти сразу ощутила порыв ветра. Всего полтора взмаха крыльями до самой верха, я даже вдохнуть не успела. В ушах застучало от прилива адреналина.

Здесь уже не было никаких коридоров, и я рассмотрела всего несколько дверей – широких и высоких. Наверное, специально для могучих крылатиков сделали. Но Скиран не дал мне возможности оглядеться, схватил за руку и потащил к одной из них – самой большой. Распахнул и приглашающе махнул выйти на обещанную крышу, хотя ее сложно было назвать именно так – здесь замыкался конус, а наружу тянулись небольшие выступы. Я с бьющимся все громче сердцем вышла на пятачок. Здесь сильно дуло, а вниз было страшно смотреть. Но я заставила себя сделать еще шаг и вцепилась пальцами в перила.

– Потрясающе… – выдохнула искренне. – Теперь я завидую твоему народу.

– Хотела бы быть одной из нас? Или это влияние владыки – у некоторых он вызывает приступы зависти.

– Вряд ли. И не из вас, а из твоего народа. Если уж выбирать, то я предпочла бы остаться бескрылой, чем в вечном услужении. А сейчас у нас с тобой больше общего, чем различного.

– Верно. И не стану лгать, что этому не рад.

Стоять здесь было страшно до одурения и до безумия любопытно. Сердце бы только из груди не выпрыгнуло. Но нужно было спускаться, вряд ли мне завтра предстоял простой денек.

– Скиран, – я позвала, не оборачиваясь, – если ты хочешь общаться, то я буду только счастлива.

– Я тоже буду, – ответил он.

И почти сразу раздался еще один голос, услышать который я не ожидала: