Галина Чередий - Мой выбор

Я остановилась перед столом моих будущих проводников и собиралась с мыслями, как же к ним подъехать половчее, пробормотав пока стандартное приветствие всем посетителям. Адир мне сказал, что с белобрысым (он же Рэй) пытаться договориться без толку.

– Он тебя и слушать не станет, Сон. Он и вообще нелюдим, слова никому не скажет и в упор не видит. А на бабье так и вовсе никакого внимания не обращает. Уж кто только его и как у Дишки не обхаживал. Губы кривит только да как на пустое место глядит. – Наставлял меня торговец перед своим отъездом. К тому времени мы уже знали, что Март, к счастью или к сожалению, отбыл из Навижа. Суток не пробыл тут, нанялся в большую ватагу охраны к последнему перед зимой каравану трех богатых купцов. Утром прибыл, а к обеду уже ушли они в Пустошь.

– Ты, Сон, лучше сразу к Рунту притрись.

– В смысле притрись?

– Да в том самом. Он мужик веселый, поболтать завсегда и главное – до баб очень охочий. С ним тебе договориться будет в самый раз. И не зажимайся особо, серьезно говорю. Скажет «дай» – давай. От тебя не убудет, а цели своей добьешься. Тем более Дишкины девки все в один голос твердят, что в постели он хорош. Не обижает, к чему не хотят – не принуждает, довольны им остаются, хоть и ходят с утра враскоряк немного. Соображаешь, о чем я?

Я-то соображала, вот только перспектива вырваться из одного секс-рабства с помощью раздвигания ног перед кем-то другим… Ну а с другой стороны, как там Март сказал? Помнить надо, что тело не мое и главное – выбраться и дойти до цели. И фиг с ним, что цель его весьма эфемерна. Моя – не вернуться в лапы к этим золотомордым Светилам-вампирюгам, что лишат меня воли, превратив в текущую по щелчку их пальцев шлюшку, а потом и осушат однажды, отобрав и жизнь.

Ладно, посмотрим, что ты за бабник и весельчак, Рунт. Пока я судорожно соображала, как же так себя-то ему предложить (елки-палки, знала бы, что это уже они, хоть безобразие с башки сняла бы и не наматывала, как всегда, тряпья под платье), мужик подался ко мне и… понюхал, походу. Я аж шарахнулась и забыла все слова. И чуть не подпрыгнула, когда справа о дерево тяжело брякнул металл. Глянула туда испуганно, чтобы увидеть горку золотых монет, положенных на стол белобрысым гигантом. Я такое здесь видела каждый день. Он хотел купить… меня. А буквально через долю секунды Рунт отзеркалил его действие, потребовав еду и выпивку наверх. Со мной в виде десерта, само собой. А следом и блондин выплюнул отрывистое «Наверх!» Я ошарашенно уставилась на них. Рэй пялился на меня так, будто был озверевшим от голода, а я – последним куском жратвы в этом мире. Аж все волосы на загривке вздыбились, и съежиться захотелось. Рунт же уставился на него обалдело. Как будто для него произошедшее тоже было удивительным, мягко выражаясь. В этот момент грохнула в стену тяжелая входная дверь, и мой ошарашенный взгляд метнулся к источнику звука. И растерянность мигом обратилась в панику. В общий зал таверны вошел тот самый стражник, что выслеживал нас с Мартом по дороге. И в этот раз с ним было еще четверо вояк. Но не это самое катастрофическое. Следом за ними вплыл киор Вайс в своем долбаном балахоне. Презрительно скривив свою птичью физиономию, он огляделся по сторонам и пошел к столу в дальнем углу, по пути требуя подать лучшего мяса и нарис. Не соображая почти ничего, я сгребла монеты и понеслась в сторону кухни.

Эммирэй

Я прошел мимо мелкой, раздражающе пропахшей своей и чужой похотью человечки, которая прилипла тут же к Рунту, как ойранская зацепень-трава. Он как раз тот, кто благосклонно относился к ужимкам этих потасканных десятками самцов баб, что были нацелены на выуживание из его карманов монет вкупе с удовольствием. По мнению Рунта, это и есть отдых – закрыться в комнате с одной из них да укатывать ее до середины ночи, мешая окружающим грохотом кроватного изголовья об стену и вышибаемыми визгами ошалевшей под ним девки. Не осуждаю. Когда-то я и сам проводил примерно так ночь за ночью. Только был куда как сволочнее Рунта, ибо женщин предпочитал не покупать, а соблазнять, соревнуясь в этом с единокровными братьями, чаще всего обставляя их в стремлении доказать, что полукровка и бастард ничем не хуже них. Использовал бедняжек исключительно для своего удовольствия, поддержания гордыни, без сожалений их оставляя. Десятки и десятки безликих и не имеющих никакого значения. Пока не нарвался на ту, которая терпеть от меня такого не захотела. А что еще мог изобрести разум обиженной, весьма влиятельной и одаренной магией женщины, как не лишить меня возможности впредь познавать наслаждение от новых бесстыжих завоеваний и желанного будущего?

И вот он я шесть лет спустя. Изгнанник, бродяга, не испытывающий ни малейшей тяги к плотским удовольствиям. Ведь проклят, и так мне и надо. Поделом. Ибо верхом юношеской тупости было полукровке затащить в постель принцессу-наследницу сопредельного государства, а потом еще и нанести оскорбление, бросив ее, как рядовую девицу. Не то чтобы мне светил бы союз с такой особой, даже пожелай я этого. Просто стоило бы знать: таких женщин не позволено бросать мужчинам, что им не ровня. Хотя вообще никаким. Лишь смиренно дожидаться, когда их собственный интерес к тебе, как к постельной игрушке, угаснет. А я был заносчивым и ослепленным долгой чередой легких побед и приближением момента обретения крыльев похотливым придурком. Крыльев, которых мне теперь ждать годы и, может, не дождаться. Вот поэтому мы с побратимом сейчас поедим вполне пристойных по вкусу кушаний от Жирного Дишки и разойдемся. Рунт подхватит и утащит в комнату очередную приглянувшуюся подавальщицу, а я тоже хорошо отдохну. С наслаждением вымоюсь, переоденусь в чистое, тоже с наслаждением. Вычищу и собственноручно приведу в порядок наше оружие и дорожный доспех. Опять же не без удовольствия, риш его побери. И сладко усну под музыкальное сопровождение сексуальных утех за стенкой. И получу еще немало удовольствия, ухмыляясь при виде помятой и заспанной рожи побратима и слушая его ухание, когда ему придется мыться второпях и ледяной водой. Каждому свое, каждому сво…

Аромат маны буквально стегнул по моему сознанию, как огненная орочья плеть по обнаженной коже. Он нахлынул на меня внезапно и резко, будто я шагнул в густое его облако, как входят в плотный пар пещер с горячими источниками с мороза снаружи. В голове даже поплыло, меня качнуло, на миг лишая всех остальных чувств, кроме обоняния. Звуки затихли, все окружающее отодвинулось, растворилось, остались лишь проникающие в меня потрясающие эманации, от которых моя кровь тут же превратилось в драконье пламя. Это было так шокирующе интенсивно, что на долю мгновения почудилось, как мой все эти годы скованный дремой проклятья зверь шевельнулся, царапая изнутри всю кожу встопорщившейся чешуей, почти прорезая ее. То самое, забытое практически, болезненно-сладостное чувство, когда ты на грани.