Марк Рабинович - Казус Белли

"Лексус" рванул с места и понесся по Московскому проспекту в противоположную от центра сторону, покрутился на развязке и выскочил на объездное шоссе. Еще некоторое время двое в машине, один за рулём и второй на правом сиденье, выжидательно молчали. Возможно, они ожидали вопросов или возгласов возмущения, но не дождались. Было по прежнему неясно, кем были двое в машине, но он-то был тертым калачом и кое-чему научился в следственных подвалах и мрачных кабинетах. Наконец, человек справа повернулся к нему:

– Для начала, позвольте представиться. Можете называть меня Вячеславом Евгеньевичем, а моего коллегу – Леонидом Николаевичем.

– Можно просто – Лёня – водитель улыбнулся в полуобороте.

Стало сразу понятно как у этих двоих распределены роли. Смешливый Лёня будет, разумеется, "добрым следователем". Этот персонаж был одет в веселенькую бело-голубую куртку и носил на голове легкомысленную бейсболку с бросающейся в глаза надписью "Зенит" сбоку. На неулыбчивом Вячеславе Евгеньевиче обнаружилось легкое приталенное полупальто строгого черного цвета, а из-под левой штанины высовывался тщательно начищенный носок столь-же черного полуботинка. Некоторым диссонансом смотрелся лишь венчающий его голову берет совершенно богемного вида. Если бы не этот легкомысленный головной убор, то его собеседник всем бы подходил под типаж "строго следователя". Глаза неестественно светлого оттенка голубого тоже смотрели строго.

– Можно просто – Сева – пробормотал он, лишь бы хоть что нибудь сказать.

Это прозвучало немного иронично, и водитель весело хмыкнул.

– Вот и прекрасно, Сева – улыбнулся Вячеслав Евгеньевич, выбиваясь из образа – А вот нас как раз интересуют некоторые факты вашей биографии. Например, история с установкой Райхенбаха.

Не историки, понял он. Наверное, он бы скорее предпочел иметь дело с дотошностью историков, чем с так знакомыми подходцами этой парочки. Неужели ничего не меняется веками и ещё у фараонов допросы вела такая же пара клоунов? Что-же ответить? За окном проносились весенние поля с еще не растаявшими пятнышками снега, а он все не мог решиться. Ему помог собеседник.

– Насколько нам известно, установка была целиком построена вашими руками…

Был ли то вопрос или утверждение? В любом случае не следовало затягивать паузу. Вспомнились слова Клауса…

Было это незадолго до его полета, когда все уже было решено, но еще не все сказано.

– Ты понимаешь, Сева, любое изобретение обоюдоостро и любое можно использовать как оружие.

– А как насчет изобретения Гуттенберга?

Клаус тогда хмуро проворчал:

– По-твоему "Майн Кампф" не оружие? Или "Вопросы Ленинизма" не оружие?

Никто ему не возразил, лишь только Зяма попытался разрядить мрачную обстановку:

– Похоже, не только евреи научились отвечать вопросом на вопрос…

Сейчас же он отчетливо понимал, что двигатель Райхенбаха тоже был оружием. Это было несомненно, хотя спроси его сейчас и он бы затруднился ответить, как именно изобретением Клауса можно убивать. Но что-же им ответить? Отрицать очевидное было глупо, но не менее глупым было бы сказать всю правду.

– Я не строил установку. Я лишь изготавливал ее детали.

На самом деле, он и с закрытыми глазами прекрасно бы смог снова собрать двигатель Райхенбаха. Но этим двоим знать о том не следовало. Интересно, насколько далеко простирается их осведомленность?

– Только пожалуйста, друг мой Сева, не стройте из себя слесаря четвертого разряда, или как там у вас это называлось.

Это, разумеется, сказал веселый Леня. Именно такие весельчаки любили неожиданно заехать по зубам, недосказав последний еврейский анекдот. Впрочем, челюсть у него была крепкая и быстро зажила, потеряв лишь один резец.

– Мы-то знаем, как ценили конструктора Ланецкого в его КБ – продолжил водитель

– И поэтому послали на лесоповал?

– Согласен, это было неразумно…

"Неразумно"? То есть инженеров-конструкторов следовало беречь, а, скажем, смазчиков-железнодорожников, таких, как дед Панас, можно было посылать на вечную мерзлоту пачками? Впрочем, деда не послали на лесоповал, его застрелили агенты ГПУ, когда он был в гостях, в недалеком от Казатина винницком селе. В тот страшный день дед пытался спасти от ареста кума, которого вытаскивали из хаты за полмешка хлеба, спрятанного для голодающих детей. Старый Панас Притуляк получил наганную пулю в лоб и умер сразу, а его кум с такой-же пулей в животе еще корчился на пороге хаты час или два на глазах у голодных детей. Дети, ослабев от голода, не плакали…

– Скажите, Сева, вы патриот?

А вот этот вопрос Вячеслава Евгеньевича застал его врасплох. Какого патриотизма они от него ожидают, и по отношению к какой стране? Может быть, к СССР? К той стране у него было немало претензий, но, если бы снова случилось неизведанное им 22-е июня, он бы, пожалуй, первым взял винтовку. Впрочем, какие могут быть претензии к покойнику.

– Речь идет о стране, в которой вы родились – развеяли его сомнения.

Стало предельно ясно, что на сине-белой куртке весельчака Лени не хватает красного, революционного, цвета. Но каков Таразов! Вряд ли он не был в курсе, что его хозяева (а речь явно идет именно о хозяевах) – "москали". То ли он не слишком страдал украинским патриотизмом, то ли его сильно приперло. Скорее всего, второе.

– Давайте, если можно, без сантиментов – проворчал он – Вы вряд ли представляете, как быстро избавляешься от них в лагерях. Так что именно вам от меня надо?

– Вот это воистину деловой разговор – неестественно бодро вскричал водитель.

Его коллега заметно поморщился, "добрый следователь" явно переигрывал.

– Мы хотели бы, чтобы вы согласились сотрудничать с нами в восстановлении двигателя Райхенбаха – сухо произнес он.

– Причем совершенно добровольно – добавил Леня, вызвал этим еще одну гримасу на лице соратника.

– Зачем? – это был не праздный вопрос, ему действительно хотелось бы знать.

"Москали" переглянулись. Было очевидно, что честный ответ они не дадут. Однако и уклончивый ответ тоже мог дать пищу для размышлений. Именно такой ответ и последовал из уст Вячеслава Евгеньевича.

– Разве вам, Сева, не хочется чтобы ваша Родина, Россия, стала экономически мощной державой? – спросил он.

Вопрос был провокационным, и ему сразу захотелось вытянуться в струнку и громогласно заявить: "Хочу, всемерно хочу!". Этого он, разумеется, не произнес и правильнее всего было бы промолчать, но у него непроизвольно вырвалось:

– Экономически?

– В основном экономически – последовал уклончивый и, в то-же время, предельно ясный ответ.

– И что, без меня никак? – этот вопрос был, наверное, лишним.

– Не то чтобы совсем уж никак, но лучше с тобой.