Apos - Голый край

Запах, кстати, у чая был отвратительным.

– Бе! – высунула язык.

– Майя, пожалуйста, попей… – взмолилась мама и стала дуть на горячую жидкость, остужая ее. – Ну же, тебе станет лучше.

Тяжело вздохнула и подняла взгляд на потолок, но послушно стала пить эту гадость. Вкус был ничем не лучше запаха. Дико хотелось отрыгнуть все выпитое, но в глубине души понимала, что это – единственное доступное лекарство, и от него зависит моя жизнь.

Всю ночь меня лихорадило. Мать не отходила от кроватки и все время вытирала лоб холодной мокрой тряпкой, а потом стала обтирать меня всю.

Второй раз пить эту бурду не пришлось. Проснулась в отличном самочувствии и смогла, наконец, дышать обеими ноздрями, не чувствуя литров соплей в носу. Мама спала прямо на полу, положив голову на кроватку. Было видно, что она сильно устала за эту ночь.

Поднявшись со спины, подползла к ней, обняла за тонкую шею и поцеловала в щеку. Мать медленно разлепила глаза, просыпаясь, и улыбнулась.

– Спасибо, мама, – прошептала ей на ухо, и она обняла меня в ответ.

Прошел еще месяц, и мои опасения в какой-то мере подтвердились.

У нашей деревни была еда. Но в один из дней мать с головой укрыла меня шкурой, когда я проснулась от громкого и настойчивого стука в дверь. Стараясь оставаться незамеченной, слегка приподняла шкуру и смогла выглянуть наружу. Оттолкнув мать, в дом нагло завалились трое людей в клепаных кожаных доспехах и с тяжелыми деревянными палицами. Мысленно уже готовилась к худшему, но, судя по тому, что я услышала, все было не так плохо, как могло бы быть.

– По приказу ярла вы обязаны отдать три кунн’мол. Где кладовая, женщина?

– Нет, пожалуйста! Вы не… вы не понимаете! – взмолилась мать. Воины уже переворачивали все в доме с ног на голову в поисках, видимо, зерна.

Один из них подошел к кроватке и сорвал шкуру.

– Смотрите! – сказал он и грубо поднял меня за подмышки, отчего я невольно начала брыкаться.

– Нет, пожалуйста! Это всего лишь ребенок! – мама бросилась в ноги к одному из солдат.

– Никто ее и не… – начал говорить воин, что держал меня в воздухе. Прежде, чем он успел договорить, я уже привычным движением горла вызвала рвоту и заблевала ему руки. – Твою ж… мать!

Пусть я и всего лишь ребенок, но хоть что-то сделать могу. Когда мужик посадил меня обратно в кроватку, я весело засмеялась и стала показывать ему язык.

– Прибью крысу! – закричал он и схватился за палицу.

Сразу же ему на плечо руку положил другой воин, качая головой.

– Это дитя. Оставь, пустое.

– Крысеныш меня заблевал!

– А ты хотел забрать у нее и ее матери еду. Хватит. А вы, – он повернул голову к матери, рыдающей на холодном полу. – Одну кунн’мол. Ярл освобождает вас от налога на поход.

Женщина тут же утерла слезы грязным рукавом платья и бросилась в ноги к этому воину, унижаясь перед грабителем и искренне благодаря его за доброту и щедрость. Я же не могла ему даже улыбнуться и лишь морщилась, скрестив руки на груди, пока мама доставала из погреба огромный мешок зерна.

– Идем. – махнул рукой один из захватчиков. Они вышли из дома, оставив нас наедине с перевернутой мебелью и парой новых седых волос у висков мамы.

И так собирали “налог” со всей деревни. Когда они ушли, слышала крики и мольбы, доносившиеся откуда-то с улицы, и громкое, тяжелое пыхтение каких-то животных, которых привели с собой эти воины. Не знаю, насколько законными были их действия, но большинство мужчин из нашей деревни ушло еще несколько месяцев назад, поэтому мы были в проигрышном положении. Думаю, что повезло хотя бы в том, что у нас забрали не все зерно, а только один мешок. Учитывая, как благодарна была за это моя мама.

На этом, правда, проблемы не кончились.

Воины уехали в тот же день, оставив деревню переживать зиму почти что на подножном корму. Весь день с улицы доносился женский плач, а иногда к ним присоединялись и детские голоса. Мать тоже плакала, но тихо, скрывая слезы. Сразу было видно, что ее приучили быть сильной, хоть она и была ничем не лучше остальных девушек деревни.

– Мама, все хорошо, – тихо сказала ей, сидящей у очага. – Все хорошо, Майя тоже хорошо.

Женщина оглянулась в мою сторону и мягко улыбнулась. Видимо, мои слова и вправду придали ей сил, потому что после них она утерла слезы рукавом и взяла меня на руки, укачивая ко сну. Ни разу еще не получилось сопротивляться этому. Как же легко усыпить младенца…

Так я проспала до следующего утра.

Проблемы, которые я предчувствовала, начались спустя еще месяц.

У меня начали прорезаться зубы. Все. Разом. И это чертовски неприятно, потому что десна чешется, не переставая.

Один раз снова поднялась температура, теперь уже из-за зубов. Шаман сказал, что тут не о чем беспокоиться, и это нормально. Уходя, оставил небольшой подарок – фигурку зайца из мягкого дерева.

Игрушки не были мне особо интересны, но фигурке быстро нашла применение. Начинаю понимать, почему дети тащат в рот все подряд – не только из интереса перед чем-то незнакомым, но еще и из-за этих сраных зубов! Теперь мне уже не хотелось болтать с окружающими, а только грызть несчастного зайца круглыми сутками напролет.

И в один из вечеров, когда я занималась своим привычным обсасыванием косого (которого я назвала Аркашей), мама вернулась домой в сопровождении целой гурьбы детей разных возрастов. Однако всех их объединяло одно – они довольно сильно исхудали в сравнении с прошлым разом, когда я их видела.

Честно надеялась, что мать не окажется такой мягкосердечной. Но мои надежды рассыпались в пух и прах, когда эта мелочь дружным коллективом стала уплетать кашу из НАШЕГО зерна, которого, напомню, у нас и так немного. Женщина заметила мой злобный взгляд, направленный на других детей. Присев рядом, стала гладить по голове и говорить, что важно делиться с другими тем, в чем они нуждаются. Ну да, а то мы в еде уже потребности не испытываем.

И в конце концов, это и принесло проблемы. Зерно стало стремительно заканчиваться, а с каждым разом мама кормила все больше чужих детей. Из-за этого пришлось сильно экономить, несмотря на рыбу, которую приносили нам благодарные соседи. Через пару недель я стала замечать, как у матери начинают появляться впадины на прежде круглых и красивых щеках, а руки стали похожи на ветви деревьев зимой – такие же тонкие и сухие.

На моем питании это тоже заметно отразилось. Хоть мама и пыталась дать мне как можно больше, она не могла управлять своим телом и заставить молоко сочиться, как у дойной коровы. Из-за голода его становилось все меньше. К счастью, я теперь тоже могла кормиться кашей, что немного смягчало положение. И все же жизнь зимой оказалась не сахаром, и живот от голода тянуло все чаще и чаще. Старалась не плакать и не обращать на это внимание матери, но иногда эмоции младенческого тела все же брали надо мной верх, и я начинала реветь. Прости, мам, я не специально.