Лейтенант Дегре - Ошибка патрульного времени. 1793

– На военном совете первым высказываются младшие по званию, – заявил жандармский лейтенант, – пусть сначала выскажется второй судья.

Симурден был явно этим недоволен, но перевел взгляд налево.

– Слово предоставляется второму судье. Слово имеет сержант Радуб.

Радуб поднялся с места, повернулся к подсудимому и отдал ему честь. Речь его была достойна того, чтобы привести ее здесь слово в слово, без малейших сокращений:

«Если уж на то пошло, гильотинируйте меня. Потому что, черт побери, даю честное слово, я сам хотел бы сделать то, что сделал старик, и то, что сделал мой командир. Когда я увидел, как он бросился прямо в огонь, – а ему восемьдесят лет, – чтобы спасти трех крошек, я тут же подумал: "Ну, молодец, дед!" А когда я узнал, что наш командир спас этого старика от вашей окаянной гильотины, я – тысяча чертей! – так подумал: "Вас, командир, нужно произвести в генералы, вы настоящий человек, и если бы от меня зависело, будь я неладен, я бы вам дал крест Святого Людовика, если бы еще были кресты, если бы еще были святые и если бы еще были Людовики. Да неужели мы все стали безголовыми дураками? Если ради этого мы выиграли битву при Жемапе, битву под Вальми, битву при Флерюсе и битву при Ватиньи, тогда прямо так и скажите. Как! вот уже четыре месяца наш командир Говэн гонит всю эту роялистскую сволочь, будто стадо баранов, и защищает республику с саблей в руках, выигрывает битву под Долем, – а ее так просто, за здорово живешь не выиграешь, – тут надо мозгами пораскинуть. И вы, имея такого человека, все делаете, чтобы его потерять, и не то что в генералы его не производите, а еще задумали ему голову отрубить! Да я вам прямо скажу, лучше уж броситься с Нового моста. А вам, гражданин Говэн, я вот что скажу, не будь вы моим командиром, а, скажем, моим капралом, я бы прямо так и заявил: "Ну и глупостей вы здесь нагородили!" Старик хорошо сделал, что спас детей, вы хорошо сделали, что спасли старика, и если посылать людей на гильотину за то, что они делают хорошие дела, – так пусть все идет к чертовой матери, тут уж я ничего не понимаю!.. Значит, и дальше так пойдет? Да скажите же мне, что все это неправда! Вот я сейчас себя ущипну, может, мне это только сон привиделся? Может, я проснусь? Ничего не понимаю. Выходит, что старик должен был допустить, чтобы крошки сгорели заживо, выходит, что наш командир должен был позволить отрубить старику голову. Нет, уж лучше гильотинируйте меня. Мне оно будет приятнее. Вы только подумайте: ведь если б крошки погибли, батальон Красный Колпак был бы опозорен. Этого, что ли, хотели? Тогда уж давайте прямо перегрызем друг другу глотки. Я тоже в политике разбираюсь не хуже, чем вы все, я состоял в клубе секции Пик. Черт возьми! Неужели мы окончательно озверели! Я говорю так, как понимаю. Не нравится мне, когда творятся такие дела, – прямо ума не приложишь, что происходит. Тогда какого дьявола мы под пули лезли? Для того, выходит, чтобы нашего командира убивали? Нет, нет, Лизетта, – прошу, как говорится, прощенья. Командира нашего в обиду не дадим! Мне мой командир нужен! Я его сегодня еще сильнее люблю, чем вчера. Посылать его на гильотину! Да это же смеха достойно. Нет, нет, этого мы не допустим. Я выслушал все, что вы тут плели. Говорите, что хотите. А я говорю – этому не бывать.»

Солдаты в зале затихли. Настроение публики сместилось в сторону симпатий к обвиняемому, что не могло остаться незамеченным Симурденом. Каждый солдат чувствовал, что Радуб сказал то, что было у каждого на душе. В зале раздались сдавленные всхлипы. Симурден нахмурился. Лейтенант Дегре вдруг с изумлением воззрился на сержанта. У того, должно быть, от волнения открылась рана, и из-под повязки текла струйка крови. Вид крови еще больше разжалобил публику.

После некоторых препирательств Симурден скрипучим голосом нехотя велел секретарю занести в протокол: «Один голос – за оправдание». После этого посмотрел значительно прямо в глаза соседа справа, то ли угрожая, то ли призывая выполнить некий уговор, и объявил всем:

– Слово предоставляется первому судье. Говорите, лейтенант Дегре.

Лейтенант прочистил горло и заговорил громким торжественным голосом, не вставая с места.

– Депутат Симурден призвал всех нас соблюсти закон. И разве он не прав? Долг каждого гражданина Республики – повиноваться закону! Закон, изложенный в зачитанных декретах, ясен и не допускает двусмысленного толкования. Но судья Радуб призвал нас следовать голосу нашего сердца. Если вы, все здесь собравшиеся, последуете голосу вашего сердца, я вас легко пойму. Но сейчас я судья, а у судьи не должно быть сердца! Я отказываюсь следовать голосу моего сердца! Закон для судьи – выше голоса сердца!

По залу пробежал ропот. Симурден одобрительно кивнул.

–Может ли для нас быть что-нибудь выше закона?

Зал затих.

– Может, граждане!

По залу пробежал ропот. Симурден сдвинул брови.

– Может! Выше закона для нас – благо Республики. Вот наш высший закон! Наш закон – революционная целесообразность! Что хорошо для Республики, то и есть для нас высший закон! Гражданин Говэн нарушил декрет Конвента и закон воинской дисциплины. Вы спросите меня: так виновен ли гражданин Говэн или невиновен?

Зал снова затих.

– Нет, граждане! Не так нужно ставить вопрос! Виновность или невиновность – это пережиток старого режима! Не об этом мы должны сейчас думать сознательные граждане! Сознательный гражданин в наше время думает только о благе Республики! Есть ли среди вас такие, кто ставит свое личное мнение выше блага Республики? Уверен, что среди нас таких нет!

В зале одобрительно кивали.

– Хорошо ли будет для Республики, если мы с вами казним гражданина Говэна, как он и сам того просит?

Оратор сделал паузу и обвел глазами зал суда. Слушатели, казалось, уже утратили свое прежнее мнение, если оно у них было, и только ждали, куда поведет их оратор.

– Давайте это обсудим. В результате деяния гражданина Говэна на свободе оказался роялистский вождь, который может возглавить тысячи мятежников. Это страшная угроза нашей свободе, нашей революции, нашей Республике! И мы должны поймать его во что бы то ни стало! Это наш долг перед Республикой! Вы согласны?

В зале раздался гул одобрения. Симурден давно порывался что-то сказать, но пока не решался.

– Но белый вождь Лантенак сам родом из этих мест, он знает здесь все тайные ходы, ему известны все норы. Он пользуется поддержкой темных, одураченных попами и дворянами, людей, которых полно здесь в каждой деревне. Кто из вас, граждане, способен потягаться с ним в этом на этой земле? Если есть такой человек, пусть он сейчас заявит о себе!

Зал молчал.

– А я вам скажу, что такой человек среди нас есть! Только он почему-то сейчас молчит. Его имя… его имя Говэн!