Михаил Ланцов - Славься! Коронация «попаданца»

– Марфа Кирилловна?

– Она самая. Так вот, она пишет, что после тех дел, которые творили эти разбойники, народ буквально ликовал, встречая с искренней радостью смерть очередного лихого человечка. Ведь крови-то они им попили знатно. По улицам пройти нельзя было. А девок сколько снасильничали? Для петербуржцев Император стал поистине спасителем. Так что все эти ваши переживания пустые, Аристарх Иванович. Наш новый царь не боится крови, но разум имеет и за своих горой. А то от душегубов уже и ни пройти, ни проехать. Хоть порядок наведет.

– То да. На днях слышал, что в Ростове поймали надворного советника, что держал банду для своих тайных дел. Как обычно поступали раньше? Советника этого от дел отвести, да на другое кресло посадить, а душегубов через шпицрутен [17] Шпицрутен – одно из традиционных наказаний. Виновного проводят сквозь строй солдат, которые бьют его длинными гибкими прутами – аналогами розги. И так до потери сознания. Потом заключенного лечили, и если должное количество ударов не было нанесено, то вели снова. Таким образом в множество циклов провинившийся мог получить и две, и пять тысяч ударов. Самое суровое наказание было вынесено Николаем I в 1827 году и выражалось в 12 тысячах ударов. и на каторгу.

– А те оттуда потом бежали… и снова за старое.

– Именно что. Причем атаман их в чине оставался и охотно принимал этих разбойничков обратно. Но те времена прошли!

– Что, неужто всех повесили?

– Хуже! Надворного советника того полностью поразили в чинах и заслугах, все имущество конфисковали в пользу государства и сослали на пожизненные дорожные работы.

– Ну надо же! – искренне удивился Демьян Кирилович.

– Да, да! Причем жену и двоих детей выслали в Оренбург на постоянное жительство. Говорят, что домик им там выделили на окраине и к работе какой-то пристойной поставили. Но все одно – такая даль! Ни родственников, ни знакомых.

– А что с душегубами стало?

– Троих, что уже имели за спиной суд, да руки в большой крови, приговорили к смертной казни через опыты…

– Спаси и сохрани! – спешно перекрестился Демьян Кириллович.

– Страшная смерть. Поговаривают, что этих «молодцев» выносили из зала суда. Чуть рассудка не лишились от ужаса. Смерть-то она, может, и страшна, но такая смерть особенно, – покачал головой Аристарх Иванович.

– Да, жутко становится, – слегка поежился Демьян Кириллович. – А с остальными что сталось?

– По-разному. Но одно верно – всем дали сроки дорожных работ.

– Да… дела… но оно и правильно. Так и надо. А то распустились люди. И что примечательно – за дело ведь их наказали.

– Но все одно боязно.

– А вы злого умысла не держите, он вас и не тронет. Слышали, чтобы Император кого без дела притеснял? Вот то-то и оно. Суров он больно, но справедлив. Всем боязно, но против него рта не открывают те, что с разумом. Ибо оно хоть и страшно, но правильно. Нутром чую, правильно.

Николай Алексеевич прогуливался по парку опытного санатория при НИИ медицины. Он знал, что на нем отрабатывались лечебно-профилактические процедуры. Но подобные вещи его не беспокоили, ибо только тут он смог обрести покой хоть на какое-то время и банально выспаться.

Ключом к лечебно-оздоровительным процедурам являлся прежде всего «Его Величество Режим», то есть весь день Николая Алексеевича был расписан с точностью до минуты от рассвета до заката, невзирая на воскресенья и прочие праздники, как светские, так и церковные. Все процедуры и упражнения начинались всегда в строго отведенное время и продолжались ровно столько, сколько считали нужным врачи. А вмещалось в день немало: полуторачасовая пешая прогулка бодрым шагом, краткие гимнастические упражнения в атлетическом зале (без силовых нагрузок), массаж, солевые ванны, плавание в бассейне, усиленное питание с упором на фрукты и многое другое. Любые газеты были под строжайшим запретом, разрешалось лишь чтение художественной литературы, да и то без острых драматических коллизий. Ни минуты свободного времени. Даже отбой и подъем (включая обеденный «тихий час») – строго по расписанию. И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Режим не нарушали даже церковные праздники, ибо никаких постов и прочих нюансов на Милютина не распространялось.

Столь монотонный режим с полным отрывом от рваного ритма цивилизации (из новостей допускались лишь редкие известия о новых театральных постановках или литературных опусах) позволил полностью стереть в голове пациента центры возбуждения, сформированные прежней нездоровой жизнью (как любили выражаться медики времен первой юности Александра). А вместо них – создать новые, соответствующие уже здоровому образу жизни. Даже появление за пару недель до Рождества нового пациента, точнее – пациентки, поначалу не нарушило однообразия. Режим санатория был продуман и соблюдался настолько, что Милютин узнал об этом совершенно случайно, увидев во время прогулки стройную женскую фигурку с печально опущенной головой, мелькнувшую за деревьями на соседней аллее. Когда на вечернем обследовании врач, заметив рассеянность пациента, предложил изменить график прогулки, Николай Алексеевич, к собственному удивлению, отказался, ответив, что присутствие соседки ничуть ему не мешает. С тех пор такие мимолетные встречи проходили еще несколько раз, постепенно становясь для Милютина изюминкой прогулок, в чем, впрочем, он пока отказывался признаться себе.

Тот день, после Рождественских праздников, Николая Алексеевича тоже ничем не отличался. Он, как обычно, вышел на легкую прогулку после завтрака по заснеженным тропинкам парка, совершенно уже привыкнув к этим вещам и не ожидая никаких неожиданностей. Поэтому поджидающий его на одной из лавочек Император оказался для Милютина сюрпризом. Поначалу ему даже показалось, что у него галлюцинации.

– Доброе утро, Николай Алексеевич. – Александр слегка кивнул, вставая и приглашая к совместной прогулке. – Как вы себя чувствуете?

– Ваше Императорское Величество. – Милютин вежливо склонился.

– Полно вам, Николай Алексеевич, – улыбнулся Император. – Слышал, что лечение пошло вам в пользу?

– Да, поразительно, но я стал себя значительно лучше чувствовать.

– Это очень хорошо.

– Значит, мое затворничество… – слегка замялся Николай Алексеевич и погрустнел.

– …продолжится до тех пор, пока врачи не скажут, что необходимость в нем отпала, – твердо сказал Александр. Несколько шагов они сделали молча, потом Император продолжил: – Николай Алексеевич, у меня для вас две новости, начну с личной. Мария Агеевна удалилась в монастырь, чтобы уделять своей душе много больше времени.