Константин Кураленя - Перевёрнутый мир

Лишь только через десять лет будет сослана на берега этой реки моя раскулаченная бабушка Сара и семнадцать её младших братьев и сестёр. Через сорок пять лет бревенчатые стены деревенской избы огласит первый крик новорожденного ребёнка, который пишет сейчас эти строки.

Но всё это будет потом, а сейчас я стоял на берегу реки под руку с молодой графиней и мечтал избавиться от надоевшего общества Изольды и её Тристана.

Но всё же Бог, наверное, есть, потому что он услышал мои молитвы и послал нам крутой поворот, заросший кустами. Когда Изольда с Тристаном скрылись за этим поворотом, мы с Луизой, наплевав на все меры предосторожности, неистово бросились друг к другу в объятия. В эти мгновения я в полной мере убедился в том, что когда человеку на протяжении длительного времени не давать того, что он так долго и алчно желает, он становится зверем.

На другое утро из Благовещенска пришло сообщение о том, что мятеж атамана Гамова подавлен, а сам атаман, прихватив городскую казну, бежал за кордон. Мы могли трогаться в дальнейший путь.

Глава 7. Ж ИЗНЬ ИЛИ КОШЕЛЁК?

Это просто тихий ужас! Так ездить мне ещё не приходилось, разве только тогда, когда забирали в ряды Советской армии. Наш вагон битком набит рабочими и солдатами, участниками подавления гамовского мятежа.

На этот раз суверенитет, наложенный на наше купе, был самым грубым образом нарушен. На нижних полках спят сидя, а на верхних – по два человека. Ничего не поделаешь, против силы не попрёшь.

Разгорячённые недавними боями и своей победой, мужики живо обсуждают результаты недавних боёв. Стрельников всю дорогу молчит, я же с интересом прислушиваюсь к рассказам красногвардейцев. В нашем купе их едет четверо – все работники хабаровской речной флотилии. Среди них есть и грузчики, и матросы.

Несмотря на то, что двери купе мы стараемся держать закрытыми, в воздухе – неистребимая вонь махорки и солдатских портянок. Для меня этот запах привычен, но каково представителям высшего света? Мне их жаль.

– А мы, значитца, вдоль пакгауза да по рельсам, – кочегар с пассажирского парохода «Барон Корф» рассказывал, как они штурмовали последний оплот повстанцев – железнодорожный вокзал. – Казаки с кадетами шмаляют, как черти. Мы в штыки. Оне от пакгауза выкатили пулеметы и давай поливать вдоль «железки». Спрятаться негде, укрытий никаких. Ну, думаю, хана! Тута наши фронтовики показали, как воевать надобно. Встали, да во весь рост, а мы ужо за имя. Так и выбили белых. И што, братцы мои, самое необъяснимое, то энто то, што когда мы ворвались в здание вокзала, там не было ни офицеров, ни казаков.

– И куды же они подевались? – задал вопрос один из красногвардейцев.

Кочегар ответил:

– Дак вот и я в разум не возьму. Заместо их в зале были одне гимназисты да студенты. Ружья покидали, сопли по мордам размазывают. Ну, наши некоторые товарищи сгоряча зашибли несколько энтих сопляков. А те плачут: дяденьки мы больше не будем! Не убивайте нас, пожалуйста!

– А вы чего?

– Дак вышел поперёд всех комиссар из Благовещенска и разъяснил, что одурманенные оне гамовской пропагандой, потому как малолетние и своего мнению не имеют. Ну, мы и согласились.

– Дак, а хто тады супротив вас таку жестоку оборону смог держать? – поинтересовался всё тот же красноармеец.

– Вот и я говорю: кто? Ведь не померещилось же нам, все видели и погоны, и папахи. А вот, поди же… – рассказчик сокрушённо развёл руками.

– Значит, смогли улизнуть энти вояки. Ушлые черти! Ещё попортят кровушки нашему брату, – сделал вывод пожилой грузчик.

В купе ненадолго повисла тишина, а я облокотился на перегородку и, полуприкрыв глаза, стал вспоминать события недельной давности.

…Случилось это где-то между Иркутском и Читой, но уже по эту сторону Байкала. Паровоз, преодолевая очередной затяжной подъём, с натугой выплёвывал клубы чёрного угольного дыма. Скорость была такой, что при желании какой-нибудь бегун-спортсмен мог без труда догнать наш состав и прокатиться зайцем до следующей остановки.

Вот в этом самом месте и подкараулила нас банда «работников ножа и топора».

Время близилось к полудню, а весёлые забайкальские хлопцы, ни капли не стесняясь дневного света, с залихватским свистом и гиканьем осадили наш состав.

Конные разбойнички лихо неслись вдоль вагонов. Одурманенные мартовским теплом, лошади весело ржали, разбрасывая копытами талый снег, а их хозяева, не жалея патронов, палили в воздух и по вагонам.

– Ой, люди добрые, ратуйте! – раздались истошные женские крики.

– Спасайся, хто может, грабить будут! – вторили им испуганные безоружные крестьяне.

Паровоз поднатужился, в последний раз издал прощальное сипение и встал. И вот тут-то началась настоящая потеха.

Мирные обыватели и военные, следующие до родных хат с фронтов первой мировой, не желали добровольно расставаться с тем немногим, что имели. Встал извечный, как сама жизнь, вопрос: отдать нажитое непосильным трудом или показать кукиш? И когда каждый сам для себя решил, как поступить в ответ на наглые притязания даурских парней, из окон и дверей нашего состава раздалась беспорядочная стрельба. Где-то гулко ахнули разрывы ручных гранат.

– Послушайте, есаул, а ведь баталия-то разворачивается нешуточная, – раздался сбоку от меня голос штабс- капитана.

Мы втроём лежали между колёсами своего вагона и, заняв круговую оборону, тщательно выцеливали верховые мишени.

– Видать, казаки из окрестных станиц лозунг «грабь награбленное» приняли близко к сердцу и сейчас претворяют его в жизнь, – отозвался я, очередным выстрелом ссаживая на землю неосторожного экспроприатора.

– Эй, служивые, небось, втроём-то воевать с такой прорвой не с руки? – раздался откуда-то сверху незнакомый голос.

Я от неожиданности вздрогнул и направил наган в сторону говорившего.

– Будя, станишник, – голос повеселел. – Ежели бы была надобность, то мы бы вас уже зараз порешили.

– Вы кто? – я напряжённо всматривался в дно вагона, но так и не смог понять, откуда исходит голос.

– Такие же казаки, как и ты. Дозвольте с вами вовме- стях с разбойным людом повоевать? Гуртом оно всё как- то повесельше.

– Присоединяйтесь, коли есть такое желание, – не раздумывая, ответил я.

И в самом деле, терять нам было нечего. Если бы это были враги, то несколько удачных выстрелов поставили бы заключительную точку в нашем путешествии, а наши молодые и красивые трупы навечно остались бы лежать под откосом неизвестного перегона.

– Сыпь до нас, станишники, – поддержал меня и Зимин.

Раздался металлический скрежет, от дна вагона отделилась и с глухим стуком упала на землю стальная заслонка. Из отверстия появилась русая чубатая голова.