Екатерина Коровина - Плюшевая заноза

Все это время, пока я вспоминал не самые приятные моменты своей жизни, мое плюшевое тело, забытое мальчишкой, неподвижно лежало около лестницы. И, признаться, я был крайне рад, что меня никто не трогает. Пусть так остается до утра.

Моя радость улетучилась, стоило Ричарду приблизиться ко мне. Держа в одной руке ломтик хлеба с арахисовым маслом (я сейчас бы душу продал за кусочек!), он рывком поднял меня и усадил рядом с собой на первую ступеньку.

– Извини, мишка! Мама сказала, что тебе больно. Это правда?

– Конечно, правда! Давай теперь я на тебе так покатаюсь! – как же все-таки жалко, что он меня не слышит.

– Плохо, что ты не умеешь говорить, – посетовал мальчишка. – Вот мама сказала, что если бы ты на мне так катался, то мне бы не понравилось. Думаю, она права.

– Какая мудрая женщина! Не перестаю восхищаться ей!

– Хочешь бутерброд? – Ричард протянул мне надкусанный хлеб и в нос ударил запах арахисового масла. Правильно, малыш, если не добил на лестнице, добей меня сейчас, дав мне захлебнуться слюной! – Ням-ням-ням, – это он что, меня озвучивает? – Вкусно, да? Мне тоже нравится!

– Заканчивай пытку, а? – взмолился я.

Мучитель доел свой хлеб, подскочил на ноги и, обняв меня за шею, потащил наверх.

– О, ну конечно! Душить-то ты меня еще сегодня – не душил!

Я вновь сосчитал своими пятками все четырнадцать ступеней, ругнулся, когда мальчик ударил меня головой о дверной косяк, занося в детскую, и, беспомощно повалившись на кровать, закрыл глаза, мечтая только об одном…

– Эй, Лия. Ты, кажется, хотела меня убить? Сейчас самое время.

– Это слишком просто. Мучайся на здоровье, – в ее голосе звучала ирония.

Зараза!

– Джо-о-он? Не окажешь услугу?

– Его нет. Забрали. Его и Бамблби. Похоже, у них будет «война».

– Надеюсь, он переживет этот вечер, – глухо отозвался я и замычал от боли, с помощью которой все существо как бы говорило мне: «ты не жилец, брат». Вот только и я, и небожители знали, что смерть для меня сейчас – непозволительная роскошь. А потому надо просто закрыть глаза и попытаться расслабиться, раз уж это никакой не конец, а, скорее, начало. Херовенькое такое начало…

* * *

Что уж происходило за пределами детской комнаты, я не знаю, но Ричард пришел уже в пижаме, готовясь ко сну. В одной руке он держал немного помятого Бамблби, а в другой – солдата. Без левой ноги. Волосы на моем загривке встали дыбом. Если мне было больно от простых ударов, то как должно быть больно ему!

Мальчик аккуратно положил Джона на стол, порылся в кармане и извлек оттуда оторванную ногу. Лия вскрикнула. Я замер с расширившимися от ужаса глазами.

– Па-а-а-п! – через минуту в двери появился отец. – Папочка, сделай мне солдата, а? – малыш заглянул ему в глаза и сделал виноватое лицо.

– Ну, как так можно играть, сынок?! Неужели нельзя аккуратнее?

– У них была война, пап! Они дрались… В общем, так получилось. Сделаешь?

– И кто победил?

– Солдатик! – оживился мальчик.

– Малыш, а давай мы выкинем этого солдатика? Смотри: он весь поломан. Сколько раз я его уже делал? Давай завтра сходим в магазин и купим тебе нового. А этого пора отправлять в запас. Он свое отслужил.

Я забыл, как дышать. На Джона старался и вовсе не смотреть. При всем желании, я бы не смог ему помочь. Его судьба решалась здесь и сейчас этими двумя. В каком-то смысле, они для него были сейчас богами.

– Но па-а-а-ап! – взмолился Ричард. – Я не могу выкинуть этого солдатика! Знаешь, какой он сильный! Он всех побеждает! Без него мир будет в опасности! Ну, па-па! Ну, сде-лай! Пожа-а-а-луйста!

Вот в эти секунды я зауважал мальчика! В свои пять лет он отстаивал своих, пусть и игрушечных, друзей до последнего. Главное теперь, чтобы отца проняло.

Мужчина вздохнул, после чего молча встал и скрылся за дверью. Сын с надеждой проводил его взглядом и уселся на пол, обхватив ручками коленки. Не знаю, как у него, а мое сердце ухало так, что за малым не глушило своим грохотом все вокруг. Даже боль от лестничного аттракциона ушла на второй план.

Папа вернулся минут через пять с тюбиком клея. Вздох облегчения вырвался у нас с Лией одновременно. Будь я девушкой, наверно, давно бы валялся в отключке от переизбытка сильнейших эмоций. Не зря же они чуть что, сразу в обморок падают.

– Во-о-от та-а-ак! – отец нанес каплю клея на сломанную ногу и с силой прижал к ней вторую часть.

Солдат зашипел, но не проронил ни слова. Видно было, что ему не впервой. Да после такого он имеет полное право рассказывать внукам, что воевал и имел боевые ранения!

– Теперь положим твоего солдата вот сюда, – мужчина бережно положил Джона обратно на стол, – и до утра его трогать нельзя. Пусть клей высохнет. А теперь живо в кровать!

– Спасибо, папочка! – мальчишка кинулся отцу на шею и поцеловал его в щеку. Папа улыбнулся, обнял сына и, подхватив его на руки, отнес в кровать.

– Спокойной ночи, сынок.

Меня и зайца усадили на пол рядом с кроваткой.

– Спокойной ночи.

Свет погас.

– Прости меня, солдатик. Я не хотел ломать тебя! И я правда-правда тебя не выброшу! Прости меня, Бамблби. Ты и помятый красивый, честно! Прости меня, мишка. Я больше не буду кататься на тебе с лестницы. Спокойной ночи всем.

Малыш отвернулся к стене, свернулся калачиком и вскоре засопел.

Ни я, ни Лия не трогали Джона. Друг друга мы тоже не трогали. У нас было временное перемирие. Ради солдата. Зайка, похоже, окончательно поняла куда попала. Что же касается меня, то я все еще не пришел в себя после игры с Ричардом. И на фоне Джона я выглядел сейчас слабаком, который еле пережил невинные «покатушки» со второго этажа. Пусть и девять раз.

О том, что ждет нас всех завтра, я старался не думать. Это все будет завтра. А сегодня главное, что мы все выжили и остались в этом доме. Все остальное – пустяки. Болючие, пекучие, саднящие пустяки…

– Спокойной ночи!

Ответом мне было молчание.

* * *

Следующий день выдался пасмурным, отчего дышать было значительно легче, хотя дышал я, можно сказать, по старой памяти. То есть приступы удушья и нехватки воздуха я все так же испытывал, но если мне полностью перекроют доступ кислорода, я это переживу, в отличие от моей «человеческой» версии меня.

Утром прошел небольшой дождь, но земля настолько была измучена затяжной засухой, что эти осадки были как мертвому припарка. Уже через пару часов исчезли признаки даже самых больших луж, не говоря уж о маленьких. И только толкающиеся в небе тучи давали о себе знать отдаленными раскатами грома.

Мне всегда нравилась такая погода. Солнце не слепит глаза, после дождя воздух приятно пахнет озоном и свежестью, легкий ветерок приносит долгожданное облегчение после летнего зноя. Такие дни – самое время для пикника или рыбалки. Тут уж кому как нравится: кто-то старается проводить время наедине с любимым человеком, кто-то с семьей, а кто-то – оставшись один на один с собой. У меня выбора никогда не было. Я всегда был одиночкой. Правда, и на рыбалку не ездил. У меня было любимое место в парке – тихое и уютное. Только там я мог быть самим собой, только там мог снять маску крутого парня, и, устроившись в зарослях некошеной травы, думать о том, какая у меня все-таки фиговая жизнь. Я думал о том, что мне совершенно некуда идти, что меня нигде не ждут, что я, по сути, отброс общества, пытающийся всеми правдами и неправдами (чаще последними) держаться на плаву, чтобы не захлебнуться в собственной никчемности. Я никого не уважал, ни к кому не испытывал любви, не скучал и не горел желанием все это испытать.