Александр Каменецкий - Я люблю тебя, Жизнь

Empty spaces – what are we living for?

Abandoned places – I guess we know the score

On and on, does anybody know what we are looking for?

Another hero, another mindless crime

Behind the curtain, in the pantomime.

Hold the line, does anybody want to take it anymore?

The show must go on!

The show must go on!

Inside my heart is breaking,

My make-up may be flaking,

But my smile still stays on.

( Brian Harold May ) 1 1 Пустые пространства – для чего мы живём? Заброшенные места – я думаю, мы знаем счёт. Снова и снова, хоть кто-нибудь знает, что мы ищем?.. Ещё один герой, ещё одно бессмысленное преступление За занавесом, в этой пантомиме. Держитесь этого пути, кто-нибудь желает продолжения? Спектакль должен продолжаться! Спектакль должен продолжаться! Пускай моё сердце разбито, Мой грим испорчен, Но я всё ещё улыбаюсь. (Брайан Гарольд Мэй. Перевод: Александр Каменецкий)

Двери наших мозгов

Посрывало с петель.

Миражи берегов,

Покрывало земель

Этих обетованных, желанных,

И колумбовых и магелланных!

(Владимир Высоцкий.)

Глава 1.

Ржавый железный лист скрипел, скрежетал, но не поддавался. Илька кривил губы, пыхтел, утирал пот со лба, но упорно тянул за угол неподдающийся лист. Упёрся ногой в грязную кирпичную стену, стиснул зубы от напряжения. Столько усилий, а результат – едва отогнутый мятый угол. Илька заглянул в темноту щели: «Всё равно я сделаю это! Пусть они знают! Ненавижу их! Уроды!». Илька со злостью огляделся кругом: «Отлично! Вот это поможет», – оторвал от забора державшуюся уже на одном гвозде давно выломанную доску, просунул её конец в щель и приналёг на это подобие рычага всем телом. Доска выгнулась дугой, затрещала. Илька стал раскачивать её рывками, нажимая все яростнее. Заболели ушибленные ребра. Старое железо выгибалось и щёлкало, потом ближайший гвоздь с противным скрежетом вылез из обветшавшей рамы и лист отошёл ещё немного. Илья мгновенно передвинул свой примитивный инструмент и опять приналёг на свободный конец доски. Теперь дело пошло скорее. Через несколько десятков минут лист был отогнут настолько, что мальчик просунул туда голову и вглядывался в затхлую темноту внутри башни.

Голова влезала и вылезала свободно. Говорят, если голова пролезла, значит и всё остальное пролезет, но как Илька ни старался, просунуть внутрь плечи не удалось. Он отступил от башни на несколько шагов и задрал голову. Круглая стена с вертикальной цепочкой разбитых окон уходила отвесно вверх, а на последнем этаже ещё и расширялась, словно гигантская бочка, нависая над головой. Только нижнее окно было заделано прибитым железным листом, как раз, чтобы мальчишки не пробрались внутрь. Илька плюнул под ноги, подхватил доску и с остервенением вернулся к делу. Ещё через десять минут нескончаемого напора железный лист, приколоченный к раме нижнего окна, был отогнут настолько, что Илька протиснулся внутрь и свалился на грязный пол перед началом пыльной засыпанной мусором спиральной лестницы. Он поднялся на ноги, отряхнул джинсы, ладони, оглядел испачканную ржавчиной футболку и заметил свежую ссадину на левом локте. Осторожно потрогал выступившие маленькие капельки крови: «Так можно инфекцию подхватить. Впрочем, теперь-то какая разница». На синяки он уже перестал обращать внимание.

Вопреки этой маленькой победе его настроение нисколько не улучшилось. В башне было сумрачно и таинственно, шаги отдавались странным гуляющим эхом от круглых стен, но и это не заинтересовало мальчишку, он знал, зачем сюда шёл. Вот чего он не понимал – почему выбрал именно башню. Зачем столько стараний? Мало ли высоких зданий в их городе. По большому счёту – какая разница? Крыша дома или башня – конец один. Вон в прошлом году десятиклассник из соседней школы выпрыгнул с двенадцатого этажа собственного дома, просто и надёжно. А он даже здесь не может поступить как все, лезет на эту чёртову башню. Всегда всё не как все.

Илька любил учиться. Любил узнавать что-то новое, любил читать, даже если в качестве книг были учебники. И учился хорошо, лучше всех мальчишек в своём классе. Лучше него учились только несколько девчонок – круглых отличниц. Это вовсе не прибавляло ему популярности среди сверстников. Даже то, что он позволял списывать всем желающим, не меняло отношения к его успехам в учёбе. Большинство даже списать правильно не могли и неизменно получали двойки и тройки, в которых винили его же. Всегда винили его. Впрочем, хорошие оценки как самоцель его волновали мало. Наверное, он мог бы прикинуться, не делать уроки, не отвечать на вопросы учителей, не решать контрольные, но тут проявлялась его другая странность. И эта странность ещё дальше уводила его из стана популярных учеников школы в стан изгоев. Он сочувствовал учителям. Ему казалось, что в глазах большинства из них он видит искреннее огорчение и недовольство тем, что им не удавалось продвинуть значительную часть своих подопечных по пути прекрасной дороги к знаниям, к собственным мыслям, к постижению мира вокруг них. Притворяться ленивым и безграмотным неучем Илька, конечно, мог бы, дурацкое дело нехитрое, но сильно сомневался, что исправит этим взаимопонимание с другими мальчишками, а вот то, что огорчит этим многих учителей, он знал совершенно точно.

Надо полагать, дело было не только в учёбе. Развлечений, которые предпочитали его одноклассники Илька не понимал, не любил и чурался. Курить не курил, пиво пробовать не хотел, шататься по улице без всякого дела по полдня ему было скучно. Дискотеки, компьютерные игры, новые модели мобильных телефонов, шмотки не привлекали его внимания. Если он участвовал в совместных с одноклассниками мероприятиях, то выбирал самые простые и невинные, вроде дворового футбола или битвы снежками. Вообще-то, он не был таким уж пай-мальчиком и тихоней, мог напрочь забыть купить хлеба по поручению родителей, мог нагрубить взрослым на улице, если считал их претензии неоправданными, а мог и учителям ответить довольно резко, если их решение ему казалось несправедливым.

Однако, вопреки разным ситуациям, учителей он уважал и ценил, и всегда пытался предотвратить всякие попытки устроить учителю пакость. А таковые попытки в их классе происходили с завидным упорством и регулярностью. Зная его отношение, одноклассники всё делали втайне от Ильки, если конечно, была такая возможность. Нет, он никогда никого не сдавал, если проделки удавались, но, если знал о них заранее, пытался пресечь. Несколько раз ему это удавалось. Один раз закончилось дракой, один раз объявили бойкот всем классом. Бойкот, впрочем, прошёл почти незамеченным – и так малообщительный, молчаливый и замкнутый, Илька был доволен, что наконец-то никто его не трогал, ни о чем не спрашивал, даже списывать не просили. Увы, долго это не продлилось. Драка тоже не была чем-то из ряда вон выходящим. В тот раз ему позволили выйти один на один, и кто вышел победителем, определить было никак невозможно. Бойцы разошлись злые друг на друга с равным количеством синяков и ссадин. А что ж? Драться, так драться, это тоже надо делать хорошо.