Евгений Балакин - Архивариус

Выбрал немолодую бабу, продающую лыко и увешанную связками лаптей. Она сидела на маленькой скамеечке рядом с телегой, на которой среди мешков сладко спал паренёк с рыжими вихрами.

На одном из мешков образовалась небольшая прореха, и из неё тоненькой струйкой сыпалось семя подсолнечника. Налетевшие со всех сторон воробьи устроили из-за него драку. Они горланили изо всех сил, выхватывая из-под носа друг у друга чёрные семена, хотя еды было вдоволь всем.

Проснувшийся от всего этого гама паренёк приоткрыл один глаз, лениво дрыгнул босой ногой, и через мгновение снова спал, убаюканный солнцем и ласковым ветерком.

– Что ж ты, хозяйка, за своим товаром плохо следишь? Эти покупатели тебе ни гроша не заплатят… – Капитон махнул рукой в сторону воробьёв.

– Это не моё, – спокойно сказала та, невозмутимо лузгая семечки. – А ты, красавчик, небось, лапти мои купить собрался? Бери, не пожалеешь. Хороший товар. В моих лаптях летом не жарко и зимой тепло. Пол-Мурома в них ходят.

– А что? – усмехнулся рязанец. – Вот как сношу свои сапоги, так у тебя три пары и куплю зараз. Только вот долго ждать тебе придётся.

Пощупав для виду один из лаптей, Кусай присел на корточках рядом с женщиной.

– Ты ведь местная?

Та молча кивнула головой и, поправив платок, выжидательно уставилась на него.

– Тут у вас, говорят, в лесах бабка непростая живёт. Чудеса всякие творит, вещи заговаривает… А? Знаешь такую?

– А тебе на что она?

– Да вот, хочу снадобье у неё одно взять. Как выпью его, так в тебя и влюблюсь. Пойдёшь за меня?

Баба, которая сначала слушала его, растопырив уши, раскрыла рот и засмеялась так, что перепуганные воробьи кинулись с телеги в рассыпную.

– Ой, рассмешил! Ой, сейчас помру! Женишок выискался! А-а-а!

Капитон по-прежнему сидел с ней рядом и терпеливо ждал, когда она успокоится. Но та успокаиваться не собиралась, а наоборот, окликнула с противоположного ряда какую-то торговку рыбой и стала в голос рассказывать о случившемся, тыча при этом в Капитона пальцем.

Сообразив, что ничего от неё не добьётся, рязанец зло сплюнул и, процедив сквозь зубы «Дура!», отошёл.

Конь его, учуяв стоящие неподалёку мешки с овсом, замедлил было шаг, вытянув в ту сторону шею и натянув повод, но покорившись сильной руке, послушно двинулся за хозяином.

Подойдя к оружейному ряду и сделав вид, что рассматривает плетёный из ивовых прутьев колчан, Кусай исподлобья зыркал по сторонам, выискивая, к кому бы обратиться на этот раз. И вдруг его окликнули.

Обернувшись, он увидел девушку. Та стояла недалеко от него и манила рукой. Глянув по сторонам и убедившись, что зовут точно его, не спеша подошёл. Подошёл и оторопел.

Встречал Капитон за свою жизнь красавиц, но такую видел впервые. Высокая, ладная, в холщовой под поясок рубахе до пят, расшитой по подолу цветным узором. На плечах платок тонкий с кистями. Необычной формы синяя шапочка, отделанная белым бисером, красовалась на её русых густых, убранных в косу, волосах. Кожа лица – матово-белая. Дивной формы алые губы, ровный чуть вздёрнутый нос, брови вразлёт и удивительной красоты голубые глаза, запорошенные длинными ресницами. До чего же она была хороша!

– Я знаю ту, кого ты ищешь. Ступай за мной.

И не дожидаясь его согласия, девушка отвернулась, подняла стоящую рядом корзину с крупными, присыпанными хвоёй грибами, и пошла, оставляя на пыльной дороге следы босых ног.

Капитон стоял, смотрел ей вслед и блаженно улыбался, словно только что рядом с ним была не живая девушка, а некое видение, случайно возникшее у него перед глазами, и которое всё равно не удержишь, как ни старайся.

Спохватился он только тогда, когда её фигура исчезла из виду. Взлетев на коня, с силой хлестнул его плетью и понёсся за ней, не разбирая дороги, сопровождаемый недовольными криками и злым карканьем ворон.

Нагнал он её в тот самый момент, когда она уже взялась за калитку своего дома. Резко осадив коня, рязанец спрыгнул с него, накинул поводья на коновязь, подошёл к девушке. Та стояла и спокойно, слегка улыбаясь, наблюдала за ним.

С Капитоном происходило чёрт знает что. Лицо его горело, грудь беспорядочно вздымалась, голова гудела, словно по ней били молотом, как по наковальне. Он не отрываясь смотрел в её глаза, а там полыхало, искрило, затягивало в водоворот, томительный и сладкий.

– Как зовут тебя? – выговорил он, наконец, хриплым, непослушным, как не своим голосом.

– Татьяной зовут. Можно просто Таней.

– Та-а-ня…. – медленно произнёс он, словно пробовал имя это на вкус, словно смаковал каждую буковку его. – Имя-то какое у тебя диковинное. Ни разу не слыхал такого.

– Теперь услыхал. Заходи.

Забрав у него туесок с мёдом, она отворила калитку и медленно пошла по деревянному настилу к крыльцу. Капитон, помедлив, последовал за ней.

Прямо под окнами избы, затянутыми бычьим пузырём, густо росла вишня. Крупная тёмно-бордовая ягода тяжело свисала с веток, красиво оттеняя залитые солнцем зелёные листья. Пахло укропом, сеном и баней. Этот запах особенно манил: тело Капитона истомилось, хотелось смыть с него груз дальней дороги.

Чуть не наступив на выскочившую откуда-то из-под крыльца, пёструю курицу, Кусай шагнул на порог. В сенях снял сапоги, поморщился от вида своих портянок. Робко ступил на чистые домотканые половики.

Татьяна сидела в горнице за столом, положив руки перед собой, ждала его. Взглядом показала на лавку против себя: садись, мол.

– А я тебя ещё у моста заприметила. Сразу поняла, что ты чужак здесь.

– Как догадалась?

– А тут и догадываться нечего. У нас здесь лошадям хвосты не подрезают. Слышала, у рязанского князя дворовые так делают.

Сказала – и так хитро на него смотрит, тянет губы в улыбке, белые зубы показывает. Чертыхнулся Капитон про себя, но виду не подал, усмехнулся только.

– А та, которую ты на рынке искал – бабка моя родная. О ней здесь мало кто знает, а ты, вон, издалека приехал. Нужда какая?

– Нужда… – подтвердил Капитон.

– Экий ты неразговорчивый. Каждое слово из тебя тянуть приходиться. Где ж мне столько силы набраться? Ты вон какой здоровый!

Татьяна засмеялась, быстро встала, ушла в другую комнату. Когда вернулась, в руках держала чистые мужские порты и рубаху.

– На вот, возьми брата моего одёжу. После бани переоденешься. Авось, хоть тогда подобреешь.

После бани Капитон сидел за накрытым столом и пребывал в состоянии блаженства. Никогда в жизни не было ему так хорошо.

Выросший без собственного угла, никому не нужный, не знающий, что такое нежность, душевное тепло и ласка, он вдруг почувствовал всё это на себе, стал медленно оттаивать. И что интересно, происходящее с ним сейчас начало казаться ему не таким уж и удивительным, словно он давно уже знал об этом или догадывался. Будто какие-то тайные силы выжидали до поры до времени и вот теперь, соединив все дороги в одну, привели его сюда.