Олег Готко - Чёрная звезда заката

И, напротив, у секретаря обкома закрадывалось серьёзнейшее подозрение, что сын деда, то бишь его, товарища Лыко, настоящий отец – до того, как сгинуть бесследно на брежневских зонах вслед за сотнями диссидентов, – пользовался этим, можно без преувеличения сказать, бесценным фолиантом, с целью иной, чуток менее благородной. Связана та была скорее с насущной необходимостью, чем с борьбой за благо всего прогрессивного человечества. Об этом свидетельствовала нехватка нескольких десятков выдранных с корнем страниц, и он не на шутку сомневался, что виной тому была какая-то неслыханная крамола. Всё это нехорошо попахивало, и складывалось впечатление, что у него в данный момент много общего с крысой, которой оказали незаслуженную честь быть капитаном тонущего корабля.

Павел Александрович снова вздохнул и мысленно вознёс проклятие отчиму, сделавшему из него – пользуясь его юношеским максимализмом, естественно, – правоверного коммуниста. Тому, как и всякому покойнику, теперь, если так можно выразиться, наверняка легко и не до переживаний, что твориться здесь и сейчас. Нет, некогда… да и негде ему тревожиться за судьбу пасынка, которому теперь приходится совсем несладко.

При воспоминании о том, кто его воспитал, воображение моментально подбросило карикатурку из так называемой свободной прессы, от которой за версту несло экстремизмом и где черти на вилах подносили корчащемуся на сковородке голому грешнику скомканные газеты «Правда», «Известия» и даже «Труд». Заголовок последней явно не без умысла нарисовали так, что читались только три первые буквы, а от крайней литеры остался лишь п-образный намёк. Сам же терпящий неслыханные муки сильно смахивал на коммуниста, какими тех рисуют в западных, продавшихся с потрохами большому капиталу газетах.

Одет тот был лишь в куцую шапку-ушанку со звездой, а его гипертрофированное хозяйство, чрезмерно, на взгляд Павла Александровича, выпяченное, сильно напоминало неопалимую купину. То есть тоже пылало, пылает и будет пылать до скончания веков, причиняя обладателю ужасные, ни с чем несравнимые мучения, в полной мере отражающиеся на страшно перекошенном лице.

Сопроводительная же надпись под кошмарным рисунком призывала побыстрее создать для всех без исключения последователей Карла Маркса и Фридриха Энгельса пекло на Земле, не жалеть усилий, чтобы обеспечить им максимально приближённые к адским условия и вообще всячески преследовать преданных строителей социализма. Подпись «Гончар» под этим безобразием тоже как бы намекала на то, что такие действия как минимум богоугодны, ведь всевышний якобы слепил первых людей из глины…

Секретарь обкома зажмурился, застонал, будто уже оказался на сковородке, и тут же бросил опасливый взгляд на неспокойно заворочавшуюся супругу. Та почивала на соседней кровати гэдээровского спального гарнитура, с некоторых пор разделённого тумбочкой. Не открывая глаз, женщина сладко почмокала и тоже истомно простонала что-то своё. Когда-то любимая, со временем став законной женой, она тут же захотела ребёнка, которого дать ей не мог в силу вполне объективных причин – у него попросту не хватало на это времени. Мысли же о том, что по приходе домой его будут ждать пелёнки, раздражённая от постоянного недосыпания половина и действующие на нервы детские вопли, напрочь убивали желание даже заниматься с суженой самим процессом продления рода.

Всё это, конечно же, наткнулось на чисто женское непонимание ситуации, но он продолжал твёрдо стоять на своём. И хотя временами было больно, упрямо не шёл ей навстречу, ссылаясь на занятость делами. И ведь, что характерно, практически не врал, вкладывая в работу не только всю душу, но время от времени и тело. Особенно с молодыми инструкторшами, которые выгодно отличались от напрасно ждавшей его дома, не только свежестью плотских ощущений, но и отсутствием на него планов. Во всяком случае, ему хотелось так считать.

Словно подслушав его мысли, супружница, кучерявые рыжие волосы которой сейчас были собраны в пучок специальной сеточкой, сквозь сон пробормотала что-то матерное. Вспомнив, как нравились когда-то её кудри, что, кстати, в своё время определило его выбор, он уже в который раз тяжко вздохнул. Сложившееся положение дел усугублялось тем, что лежащая рядом женщина вполне себе бальзаковского возраста была моложе его на десять с лишком лет со всеми из этого вытекающими последствиями. Надо думать, ей опять, будь они неладны, снился очередной эротический сон.

Павел Александрович мысленно сплюнул и посмотрел на окно, завешенное голубыми бархатными шторами, скрывавшими от взгляда загадочное расположение звёзд, ему явно не благоволивших. Разводиться не хотели оба, но по разным причинам: его, так сказать, обязывал пиджак обкомовского работника, которому разлука с недорогой, да уже и не так сильно любимой, вполне могла обернуться крушением надежд на продвижение по служебной лестнице, а её – пора уже настала голодная – держал обкомовский паёк мужа. Поэтому когда как-то раз по возвращении домой увидел раздвинутые кровати, только хмыкнул малодушно и ничего не сказал…

При мысли о карьере его передёрнуло от воспоминания о предшественнике, погоревшем на несуразной истории с негром дружественной страны, который умудрился отравиться в студенческой столовой. В джунглях, подумалось ему, небось, гады, пауков едят, а тут от сала нос воротят, сволочи. Можно было бы посмеяться над обоими неудачниками, но ведь остались же соплеменники умершего, и где гарантия, что они не протянут ног в его княжение?…

От последней мысли он малость расслабился. И в самом деле, повышение совсем не повод впадать в уныние. Во-первых, он таки реально располагает, пусть и где-то в чём-то и ограниченной, но властью, действительно сравнимой с той, которой в своё время обладали удельные князья. Так что вполне позволительной слабости очень даже может уделить минуту, которая минёт – и нету её, а делу, образно говоря, – целый час. Нет, делу Партии готов отдать жизнь. Пока готов, если та не потребует… А с другой стороны – всё-таки правильно сделал, что настоял на открытии курсов дегустаторов. Предосторожность на новом месте никогда не бывает излишней.

Придя к такому железобетонному выводу, товарищ Лыко с облегчением отложил книгу, выключил настольную лампу и повернулся на бок. Будто в ответ с соседней кровати донёсся протяжный стон, до неприличия напоминавший оргазм.

Секретарь обкома скрипнул зубами. Ему было не до постельных фантазий жены – Партия требовала денег, и если ничего не придумает, то вполне может оказаться в пассивном положении интимного партнёра вышестоящих товарищей. С мыслями, что слишком уж короток отпущенный свыше срок, он погрузился в беспокойный сон партноменклатурщика, зажатого на удобной кровати между серпом и молотом. Последней мыслью было: «Вот ведь умеют же делать, фашисты чёртовы!.. И не хочешь, а заснёшь…»