Андрей Посняков - Разящий клинок

– Ах, Денис Васильевич, ах!

Восторженно ахнув, Сонечка вдруг бросилась Денису на шею и крепко чмокнула в губы. Поцеловала и тут же отпрянула, покраснела. Потупилась, завитый локон упал на лоб… а глаза-то смотрели лукаво!

– Кхе, кхе… вот вы где! – идиллию прервал Арсений, поднявшийся в гостиную с неким молодым человеком, коего тотчас и представил в качестве своего старинного друга.

– Позвольте представить – Вольдемар Северский, местный помещик и мой друг. А еще – поэт! Почти как и вы, Денис Васильевич.

Софья вскочила с дивана:

– Ну, я, пожалуй, пойду. Покажу новые стихи подружкам. А вы поговорите пока!

– Да мне тоже пора бы, – с сожалением молвил Арсений. – Батюшка просил. Да-да, господа, прошу извинить – я вас ненадолго оставлю.

Поклонившись, молодой человек резво сбежал по лестнице вниз.

– Там, внизу, играют, – чуть улыбнувшись, сообщил Вольдемар. – А я, увы, не игрок. Не везет в карты, и батюшке моему не везло.

– Моему тоже, – Давыдов по привычке хотел было пригладить бороду… да не нашел таковой вовсе! Ну, а как же – перед балом побрился, оставив только усы. Борода дело наживное – отрастет.

– Арсений сказал – вы пишете стихи, Вольдемар?

– Ну… вряд ли это можно назвать стихами. Однако да, пишу. Вернее сказать, пытаюсь.

Северский развел руками. Большие, чуть оттопыренные, уши его покраснели, тонкие губы скривились – вот-вот заплачет. Вообще, новый знакомец чем-то напоминал большого ребенка: неловкий в движениях, пухлый, правда, довольно рослый, выше Давыдова на голову. Круглое дружелюбное лицо, светлые короткие волосы, белесые ресницы, длинный породистый нос. Вроде бы – рохля, но все же, несмотря на общую неловкость, неприспособленность, чувствовалась в этом еще достаточно молодом человеке какая-то внутренняя, а, впрочем, и внешняя, мускульная, сила.

Вольдемара нельзя было бы назвать смазливым, но все же какая-то притягательная приятность в нем имелась, такое же скрытое обаяние, как и у Арсения.

– Я, видите ли, с июля здесь, – улыбнулся господин Северский. – Имение у меня под Смоленском. Пришли французы, спалили. Я уехал, бежал… хотел в Москву, в ополчение. Да вот по пути заболел, слег с лихорадкой. Думал, все уже… Да вот спасибо Половцевым – выходили. Теперь вот намерен пробираться опять в Москву… Или здесь, к Бельскому в ополчение. Вы ж ему карт-бланш дали! А у меня, сказать по чести, руки рвутся врагов бить!

Денис покусал ус:

– Ну, коли уж руки рвутся – тогда к Бельскому. Как еще до Москвы доберетесь? Да и что там – бог весть…

Об оставлении Москвы Давыдов узнал совсем скоро, буквально на следующий день, здесь же, в Юхнове, точнее говоря в его окрестностях. С грустным известием сим явился в Юхнов сын местного предводителя дворянства, лихой уланский майор Степан Храповицкий, коего Денис помнил еще по прусскому походу. Они и нынче встретились, как старые друзья, обнялись, расцеловались…

– Так что сдали французам Москву, – со вздохом поведал Храповицкий.

Известие сие, несомненно, сильно огорчило бы Дениса Васильевича… истинного Дениса. Однако Дэн все-таки прекрасно знал, чем все дело закончится, зачем «Москва, спаленная пожаром, французу отдана». Так что бравый гусар при этом известии особенно не расстроился, лишь немного погодя настигла его по-настоящему недобрая весть о двух смертях – генерала Якова Петровича Кульнева и князя Петра Ивановича Багратиона. Вот здесь Дэн по-настоящему затосковал и пару дней вообще не мог никого видеть.

Однако же боевая обстановка взяла свое, отряд (или, как тогда называли – «партия») Дениса Васильевича Давыдова – теперь уже полковника – разросся до вполне приличных размеров. Учитывая прибившихся ополченцев и казаков генерала Шепелева, теперь стало возможным планировать и крупные операции… чем Денис и занялся уже в самое ближайшее время.

Доверенные лица, глаза и уши партизан, нынче были повсюду! Узнав от своих соглядатаев о появлении возле Вязьмы тяжелого артиллерийского обоза, Давыдов тотчас решил немедля напасть на оный, разжиться боеприпасами и артиллерией – буде сыщутся у врага легкие полковые пушки.

Налет был страшен! Партизаны вынеслись на обоз сразу, как только заметили. Завязался бой, взбороздили небо ядра, засвистела над самой землею картечь.

– Быстрей, быстрей, братцы! – собственным примером увлекал своих партизан Денис. – В быстроте да лихом неотвратном натиске наша сила. Особенно сейчас.

Около сотни французских солдат залегли с ружьями вдоль телег, выпалили… положили несколько человек. Произвести следующий залп Давыдов врагам не дал! Вынесся, взял в сабли да на казацкие пики!

Партизаны рубили, кололи и почти не стреляли, словно битва происходила в какой-то уж совсем невообразимой древности, когда надежда была лишь на меч да копье. Ну да копье, не казацкая или уланская пика, пикой-то управляться не каждому дано – тут и конь должен быть выезженный, справный, и всадники – умелые. Как казаки… Любо-дорого было смотреть, как эти храбрые парни орудуют пиками! Крутят их, словно шесты в у-шу, колют, бьют!

– Ура, братцы!

– Вот вам за спаленную Москву!

– За веру, царя и Отечество!

– Ура-а-а-а!

С первой линией охраны было покончено в пару минут. Видя такое дело, остальные французы предпочли сдаться. Шесть офицеров. И около трех сотен солдат! А уж сколько полезного добра оказалось в военных фургонах! Двадцать подвод с провиантом и фуражом, дюжина – с боеприпасами: порохом, ядрами, свинцом…

– Славная победа, господин полковник! Вот ведь, право же, славная! – словно ребенок, радовался корнет. Впрочем, он и был ребенок – пятнадцать лет… Однако же по тем временам – все же уже взрослый. Ратник. Воин. Гусар. И – лихой партизан, вот уж этого у Коленьки не отнимешь, недаром Денис Васильевич представил его к награде первым же, отправленным самому Кутузову рапортом. Что и говорить – гусар гусаров, партизан. Вот еще бы усы поскорей выросли…

С командованием была налажена постоянная двусторонняя связь, с коей доставили и рескрипт о присвоении Давыдову звания полковника, и благодарственное письмо от генерала Коновницына, дежурного генерала генерального штаба. В сием письме генерал благодарил партизан за проведенные ими действия, не только от себя лично, но и от имени главнокомандующего, Михаила Илларионовича Кутузова.

«Партия» лихого гусара быстро пополнялась людьми, в основном – бывшими пленниками, освобождаемыми во время рейдов – «поиска». Эти изможденные люди всей душой ненавидели врагов и стремились остаться в отряде. Давыдов не противился, правда вот, пришлось одеть напросившуюся «пехоту» в трофейные французские мундиры, правда, фуражки старались нацепить свои – уж если не армейские, то хотя бы какие-то статские картузы.