Акын Тимиров - Январь, 1837 год

– Да, кстати, тебя здесь какой-то бородатый дядька искал, с твоей зелёной тетрадкой в руке. Когда я попытался забрать эту тетрадку, он так цыкнул: «Не сметь, холоп, марать это своей рукой. Найди мне его, он мне очень нужен, я требую!» – и восторженно тряс твоей тетрадкой! – басил Макс вслед Искандеру, растопырив во весь коридор свою ручищу, на которой уже повисла медсестра.

Какое-то предчувствие надвигающегося события не покидало Искандера после той встречи. И сегодня утром этот белый, белый как никогда, снег, и свежие следы на нём, и перчатки, что лежали у него на карнизе. Удаляющаяся фигура в офицерском плаще, большой, рыжеволосый, неуклюже ступавший по сугробу человек растворялся в лазоревой дымке. Где-то там, за чугунным забором прозвенел, простучал фиолетовый трамвай. Человек, как показалось Искандеру, позвал его рукой и исчез между ясенями. С минуту ещё Искандер простоял в раздумье, вообще не понимая, что происходит. После некоторого сомнения решился-таки позвонить Максу. Знакомый всем позывной. Эта мелодия, сочиненная им, собственоручно и неплохо наигранная на гитаре, записана на мобильник.

– Слушаю, башкирская морда, – сонно прохрипел в телефоне Макс.

– Макс, послушай, только не бросай опять трубку, – взволнованно заговорил Искандер. – Поверь мне, фиолетовый трамвай есть, он существует, я только что видел его из окна. Он махнул мне рукой и уехал на этом трамвае.

– Кто тебе махнул и уехал на этот раз, Пушкин, что ли? – гоготнул Макс.

– Ну, какой-то мужик в чёрном офицерском плаще, – не сдавался Искандер.

– Надо вычислить этот трамвай. На этот раз как? – поинтересовался Макс. – Мы с тобой уже два раза пытались поймать этот транспорт, и что? Никаких фиолетовых трамваев в городе нет, все они бордово-красные.

– Знаешь, – успокоившись, продолжил Искандер. – В этот вечер было полнолуние. Стоя на остановке, от скуки начал цитировать на память стихи Пушкина. Мне вдруг показалось, что облака остановились и поплыла луна. Земля под ногами вдруг вздрогнула. Меня встряхнуло, закрутило, понесло. Еле удержался на ногах, схватившись за ствол рядом растущего ясеня. Слышишь?

– Ну, слышу. Я ещё этот ствол в тот раз после пива обмочил.

Не обращая внимания на очередную колкость, Искандер продолжал:

– В это время трамвай как-то бесшумно, словно вынырнул откуда-то, просто проявился весь в воздухе. Давай повторим, а? В последний раз, – умолял он Максима. – Бог любит троицу.

– О, как заговорил мусульманин, – хрипел Макс в трубку. – А твой Коран не признаёт Троицу.

– Макс, хорош там дуть пиво, я же слышу. Поверь мне, ты же меня уважаешь. – (Зная, что для Макса слово «уважаешь» всё равно, что «пожалуйста»). – Ну, уважаешь? Так давай завтра снова постоим вечерком, поколдуем, как раз полнолуние.

– Ладно, согласен, договорились, с.к.

«С.к.» на мобильном кодированном языке означало «конец связи», это Макс придумал. А на приколы, которые отвешивал Макс (по поводу обрезания, «башкирская морда» и т. п.), Искандер не обращал внимания, как и на приколы большинства его русских друзей. Это даже веселило, забавляло его, давая повод посостязаться в остроумии, быстро среагировать на негатив, такой вот психологический и языковый тренинг. Он даже был внутренне благодарен таким людям, научившись в конце концов, не срываясь на оскорбления, а по достоинству и без обиняков отвечать им тем же. И удивительно – они при этом почему-то обижались. Да и друга своего Макса он изучил хорошо. Его едкая натура просила, требовала «крови». Нанести сперва словесный «плевок», а затем ехидно наблюдать, как человек корчится от обиды, начинает тявкать и брызгать слюной. Таких он определял в «шавки». А с Искандером его номер с самого начала знакомства не проходил. Мало того, сам про себя узнавал много чего нового. Искандер от природы был прирождённый боец, и это придавало ему уравновешенность и добродушие.

На Северном вокзале, когда они всей группой собрались на вылазку на близлежащее озеро, все были свидетелями, как он защитил деревенского паренька, в несколько секунд раскидав здоровенных бугаёв. А потом, встретив их на берегу лазурного озера, хохмящих, быкующих, пошлящих, после нескольких предупреждений вести себя культурно вместе с Максом гонял их по понтону, отлавливая и притапливая в воде. А остальные отдыхающие вертели пальцами у виска в адрес Макса и Искандера.

– Герои, бэтмэны, защитники бедных и угнетённых, хи-хи-хи, – шипели они вокруг. Теперь и им тоже придётся вести себя по-культурному.

Отдыхающие – в большинстве своём нормальные люди. С презрением смотрящие на этих, с шашлыками и с пивом в руках, мужчин и женщин, угрюмо-замкнутые молодые пары со своими детьми. С детьми, которые вечно дрались друг с другом, бешено бегали по понтону, ещё совсем не умея плавать, опасно стояли на краю мостика, на что почему-то никак не реагировали их родители.

Максим дорожил дружбой с ним. Как-то Искандер пригласил Максима на сабантуй к себе в село, где жили его родители, братья, сёстры, дядьки, тётки. Максим от него много слышал про этот национальный праздник, но не видел ни разу, и вот она, возможность воочию, изнутри, ощутить праздник плуга. Максим потом долго вспоминал и всем рассказывал, что род Искандера, по преданиям местных башкир, исходит от национального героя Салавата Юлаева. Прапрадед Искандера был участником Бородинской битвы 1812 года. По воспоминаниям однополчан, вернувшихся после войны на Урал, в бою ему отрубила палец сабля поляка Яниса. Позже прапрадед Искандера разузнал имя этого воина, он всё искал новой с ним встречи в бою. Весело вспоминали, как он оторвал висевший на коже палец, положил его в карман и долго с ним не расставался, пока не потерял. А потеряв, вполне серьёзно горевал, чем забавлял товарищей по отряду.

– Это другая планета, друзья мои. Башкирцы – красивый духом и телом народ. Яростные скачки, борьба курач, край улыбчивых людей.

Протяжная мелодия курая затрагивала и бередила его русскую душу. Он замирал, слушая старика, который выкручивал, вытягивал мелодию степей и гор из простого лугового тростника. Посреди большой зелёной поляны сверкал на солнце белый столб, по которому отчаянно взбирался тот знакомый деревенский паренёк в засученных по колено брюках. Милые раскосые девицы в танце окружили, завертели Максима и, рассмеявшись над его неуклюжестью, весело разбежались. Ему самому очень захотелось принять участие в сабантуе, сыграть на гитаре прямо со сцены для старика с кураем, для деревенского паренька, который всё-таки добрался до вершины столба, для милых раскосых девушек.

Вспомнил, как они втроём поехали на фестиваль, посвящённый знаменитому барду Митяеву на Урале. Неплохо сыграли и спели одну из его песен, даже заняли какое-то…надцатое место. Максим превосходно владел гитарой, мог часами вытягивать блюз на электро в клубе института, собирал толпы слушателей. Настолько глубоко уходил в свою игру, что после выступления не сразу приходил в себя. Сарула неплохо пела, умела играть на домре. Трудности были с Искандером. Во-первых, его долго пришлось уговаривать влиться в состав будущего трио. Во-вторых, играл он на гитаре, хотя и довольно бойко, но по-дворовому. Тем не менее Макс чувствовал именно в нём потенциал и наотрез отказывался брать кого-либо другого. Максу было с ними удобнее и привычнее, он мог накричать на них на репетиции и погонять как следует, зная, что поймут и не будут обижаться, особенно Искандер.