Владимир Корн - Ученик ученика

Так, и что я могу предпринять? Да ничего, кроме того единственного, что советуют умные люди. А советуют они принять самое плохое как данность и заранее смириться с этим. И тогда все остальное-прочее будет казаться не таким уж и страшным.

Ну и что же будет для меня самым плохим? Всего-то навсего смерть, долгая и мучительная.

Фибус, начинающийся с того, что на груди высыпает сыпь, затем переходит на ноги. И начинается процесс разложения ткани. Сначала больной не может ходить без посторонней помощи, затем теряет способность шевелить конечностями, и лишь потом болезнь убивает его.

Это может растянуться и на месяц. Конечно, в том случае, если за больным найдется кому-то ухаживать. Мне это не грозит.

Эпидемии этой болезни начинаются и заканчиваются неожиданно. И никто не может предсказать, в какой местности появится это смертельное заболевание вновь.

Нет, я не стану ждать, пока болезнь разовьется слишком сильно. Надеюсь, у меня хватит мужества сделать то, что останется единственно верным решением. И хватит об этом. В конце концов, остается еще надежда на неправильный диагноз.

Я уж совсем было собрался попытаться ободрить Жюстина шуткой и даже успел для этого открыть рот, когда из-за дома знахарки вышла девушка лет пятнадцати с лукошком в руке. Она не замечала нас и что-то тихонько напевала.

Мы с Жюстином смотрели на нее не отрываясь, и было от чего. Стройная, с роскошными золотистыми волосами и такой заразительной улыбкой. Надеюсь, мы не выглядели слишком уж глупыми, когда она нас заметила.

– Вы, наверное, к бабушке пришли? Лечиться? – Голосок ее полностью соответствовал облику.

Я вскочил на ноги, позабыв обо всех подозрениях относительно своего здоровья. Жюстин тоже попытался это сделать, но у него ничего не получилось.

Улыбка девушки сменилась выражением соболезнования, когда она разглядела состояние принца.

– Вы не волнуйтесь, бабушка обязательно вас вылечит, – обратилась она к нему.

Ох, что-то я подозреваю, что теперь ему придется лечиться от другой болезни, от которой лекарство еще никем не придумано. Тут я вспомнил, для чего мы сюда заявились. Вот от фибуса точно нет никакого лекарства.

– А вот и бабушка, – радостно воскликнула незнакомка.

Прав был мальчишка, назвавший лекарку страшной.

Нет, она не была похожа на Бабу-ягу с кривым крючковатым носом, огромной бородавкой на самом его кончике и с седыми космами, выбивающимися из-под платка. Ничего такого не было и в помине. Мы увидели женщину лет пятидесяти, отнюдь не худую и вовсе не горбатую. Вот только черты ее лица были удивительно неправильными, как будто кто-то долго мял его руками, словно они были из мягкой глины, которая затем застыла.

Мне это далось легко, я достаточно насмотрелся в своем мире на причуды гримеров фильмов ужасов, а вот Жюстин слегка вздрогнул.

Девушка приблизилась к лекарке и чмокнула ее в щеку. Да, в сравнении с ее милым личиком уродство знахарки смотрелось еще контрастнее.

Последняя наша надежда скользнула по нам взглядом, задержавшись на Жюстине значительно дольше, затем указала подбородком на свой дом, приглашая войти.

Дом знахарки, совершенно обычный снаружи, внутри представлял собой огромную коллекцию гербариев, занимавших почти все свободное место. По крайней мере, в той комнате, куда мы попали.

Мне сразу в голову пришла мысль о необходимости предупредить ее о том, что, возможно, у моего спутника фибус. Я затаил дыхание: вдруг диагноз сейчас подтвердится, а потом… Как же не хотелось думать об этом «потом».

Знахарка, проведя пальцем по сыпи, краснеющей на груди у Жюстина, удачно срифмовала слово «фибус» с другим словом, в котором от названия болезни осталось только последние три буквы, а первая часть в самой что ни на есть разговорной форме называла мужское достоинство. Сделала она это вполголоса, потому что девушка вошла вместе с нами. Затем спросила громко и отчетливо:

– Какой дурак сказал эту чушь?

– Лекарь, тот, что живет возле корчмы, – ответил я.

– Могла бы и сама догадаться, – пробурчала она себе под нос.

– Так, значит?.. – Дальше я заткнулся, потому что продолжать было страшновато.

– Значит-значит. Вот только почему ты не привел его хотя бы пару дней назад? – напустилась она на меня.

– Пару дней назад он вообще ничем не болел, – оправдывался я с улыбкой, которую не смог сдержать от той вести, которую только что услышал.

Я буду жить! Нет, конечно же я тоже сдохну, но это будет не сейчас.

Я шел по центральной улице Крунстрилье по направлению к дому лекаря. Шел и улыбался счастливой улыбкой человека, которого сначала приговорили к смертной казни, потом отменили приговор, а затем и вовсе отпустили на свободу. Правда, отправился я в дом с зеленым фонарем над входной дверью не для того, чтобы исполнить свое обещание выпустить лекарю кишки в том случае, если диагноз, поставленный им, не подтвердится.

Знахарка, которую звали Верина, послала к нему купить микстуру с труднопроизносимым и труднозапоминающимся названием. Она повторила его три раза, а потом обозвала меня балбесом. А я лишь улыбался ей в ответ, потому что не злая она и ругательства у нее не злые, просто характер у Верины такой. И вообще она хороший человек.

Кончилось все это тем, что я записал мудреное название лекарства на клочке бумаги, опять пару раз переспросив.

В доме лекаря я получил жидкость ядовито-желтого цвета в склянке с длинным узким горлышком.

Верина заявила, что хоть этот лекарь и последний дурак, но и у него есть некоторые вполне нормальные лекарства. Но это лишь потому, что он их купил, а не сделал своими руками. И она могла бы сделать снадобье сама, но для этого требуется время, которого сейчас нет. Потому что один балбес не смог привести другого балбеса хотя бы день назад.

Наверное, не слишком приятно было принцу крови и наследнику престола выслушивать в свой адрес подобные вещи, но не сказал бы, что Жюстин выглядел слишком уж недовольным, потому что к тому времени он уже лежал в чистой уютной постели. Хозяйка успела напоить его каким-то отваром, после которого Жюстин почувствовал себя значительно лучше. Даже дрожь, постоянно колотившая его в последнее время, куда-то ушла. А может, это случилось потому, что рядом с Вериной постоянно крутилась Лиойя, ее внучка. Славная девушка, красивая, как картинка.

Нет, я люблю Милану, девочку мою ненаглядную, мое солнышко. А Лиойей просто любуюсь.

Обошлась мне склянка с лекарством всего лишь в половину серебряной кроны. Это четверть тех денег, что у меня были.

Лекарь, кстати, увидев меня, смертельно побледнел. Наверное, потому, что свою угрозу я высказывал с самым серьезным выражением. Но я успокоил его еще с порога, сказав, что послан за… Тут мне пришлось извлечь бумажку и прочесть название лекарства. Всего лишь с третьей попытки он понял, о чем идет речь.