Алексей Замковой - Лесной фронт. Благими намерениями…

— …Там нимцив було, як блох на собаци. — Казик шмыгнул носом и отвернулся. — Я тилькы з-за дерева высунувся, а воны идуть. Густо так – мыша не проскочыть. Я одразу до болота звернув…

Казик наткнулся на цепь, прочесывавшую лес неподалеку от лагеря. Судя по всему, немцы зачищали местность от наших постов и секретов. Пацана они не заметили, а тот вовремя укрылся в практически непроходимом болоте. Оттуда, сначала – сидя по горло в ледяной воде, а потом – укрывшись в каких-то зарослях, Казик и слышал отзвуки боя в лагере.

— …Стрилялы так густо, шо за тою стриляныною ничого й чуты не було. И кулэмэты там строчылы, и автоматы… А з самого початку, до того, як нимци стриляты почалы, наших з минометив накрылы…

По словам Казика, бой длился с самого утра и чуть ли не до полудня. Только когда солнце зависло в зените, стрельба начал понемногу стихать. Вскоре только редкие выстрелы нарушали мертвую тишину леса. В прямом смысле слова – мертвую. Ну, а потом… Из болота он рискнул выбраться только к вечеру. Когда стемнело. Казик не побежал прочь от лагеря. Вначале он, хоть и до смерти напуганный, решил узнать, что же случилось с остальными.

— …Думаю, може нимцив видбылы. Може там щэ жывый хто е. Може поранэный хто…

Пацан, скрываясь в кустах и перебегая от одного укрытия к другому, направился к лагерю. И снова судьба была к нему благосклонна – чужую речь он услышал до того, как был замечен. Казик спрятался в кустах и прислушался. Немецкий язык он знает плохо – слишком мал, чтобы застать на этих землях австро-Венгерскую Империю. Однако, кое-что, с пятого на десятое… Оказалось, что Казик чуть было не наткнулся на один из секретов, которые немцы расставили вокруг лагеря и фашисты, сидящие в этом секрете, спорили – попадется кто-то, после всего шума, устроенного здесь сегодня, в их ловушку или нет. Поняв, что делать ему здесь больше нечего, Казик тихонько отступил и, оказавшись в безопасности, припустил со всех ног подальше от разгромленного лагеря. Куда он бежал – сам не знает. Но удача, пусть и ехидно, но, все же, улыбнулась ему и нам – мы встретились.

— Я, як вас почув, то сховався. Думав – може нимци. А як тебе, командир, побачыв… — Казик закончил свой рассказ и уткнул взгляд в землю.

— П…ц! — выразил общую мысль кто-то из бойцов за моей спиной и я с ним полностью согласен в оценке ситуации.

Молчание затянулось надолго. По-моему, даже птицы, и так немногословные в ноябре, окончательно замолкли. Только, время от времени, всхлипывает сидящий неподвижно Казик.

— Значит так, — я встряхнулся и заставил себя снова встать на ноги. — Отойдем подальше и, тогда уже, будем думать, что делать.

За остаток дня мы отошли от лагеря еще на семь-восемь километров. Стыдно… До боли стыдно, что, вместо того, чтобы попытаться отомстить немцам, а может быть и отбить у них кого-нибудь из наших, если есть выжившие, мы идем в совершенно противоположном направлении. Но, с кем мстить? С кем и кого отбивать? Если и есть выжившие, то их уже давно увезли куда-то. А серьезно укусить немцев мы сейчас просто не в состоянии. С кем идти в бой – с пятью вымотанными бойцами и пятнадцатилетним пацаном, боевой дух которых, к тому же, сейчас гораздо ниже плинтуса? Стыдно от бессилия. А от осознания собственной глупости – вообще хочется разбить себе голову о ближайшее дерево. Или – застрелиться. Пропустить подготовку карательной операции! Не заметить очевидного! Не понять… И ценой тому – жизни более чем сотни человек. Жизни моих боевых товарищей, моих друзей. Всю дорогу мне лезли в голову эти мысли. Но, они не были самыми худшими. Оля… Раньше я был уверен, что с ней все хорошо. У нас хорошо – и у отряда Трепанова, с которым она отправилась к Сарнам, не может быть иначе. А теперь, когда наш отряд разбили наголову, я начал беспокоится и о ее жизни. Что если их задание тоже провалилось? Что если задание они выполнили, но отряд потом был уничтожен, как наш?

— Что дальше, командир? — кто-то трясет меня за плечо и я понимаю, что уже несколько минут стою столбом, уставившись в никуда, посреди небольшой полянки.

— Привал, — неимоверным усилием воли я заставил себя вернуться к действительности. Прогнать все лишние мысли. Стать роботом. Автоматом, который думает только о деле. Чтобы не свихнуться. Чтобы выжить. Чтобы отомстить.

Бойцы, облегченно вздыхая, повалились на землю там, где стояли. Только я остался стоять на месте, обводя взглядом свой маленький отряд. Обводя взглядом пятерых выживших бойцов. Казик – мелкий, шустрый пятнадцатилетний пацан. Я даже не заметил, как он заснул – видимо вырубился, лишь только опустился на землю и закутался потеплее в мою трофейную шинель, выданную ему взамен промокшей в болоте одежды. Денис Шпажкин – единственный, кто выжил, из подрывников, отправившихся со мной на железнодорожную станцию. Помнится, он был одним из тех, кто недавно разбирал со мной мины у Коросятина. Сидит, глядя на меня с такой надеждой, словно ждет, что я сейчас взмахну рукой – и война мигом закончится. Якоб Новак – суровый бородатый дядька, пришедший в отряд, кстати, из того же Коросятина, деловито перематывает портянку, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Августин Крышневский – маленького роста, худой и вообще больше походящий на ребенка, молодой парень, пришедший в отряд с какого-то лесного хутора, сожженного немцами. Привалился спиной к дереву и, прикрыв глаза так, что остались лишь узкие щелочки, наблюдает за мной. Арсений Дронов и Василий Гац – окруженцы, не так давно прибившиеся к нашему отряду. Оба молодые, но успевшие повидать уже столько, что иному хватит на всю жизнь и еще останется. Оба хлебнули войны и в окопах, и в лесу, скрываясь от, внезапно оказавшихся повсюду, немцев, и в нашем отряде. Арсений, несмотря на то, что зевает во весь рот, что-то оттирает с открытого затвора трофейного карабина. Василий, последовав примеру Казика, положил голову на мешок и тихо похрапывает. Я несколько мгновений колебался – дать бойцам отдохнуть после всего случившегося или немедленно приступить к действиям, жажда которых накрыла меня, словно волна цунами. Несмотря на усталость, до боли хочется куда-то бежать, что-то делать. Хрен тебе! Наделали уже, не включая голову, столько, что получились полные штаны. Сначала надо все хорошо обдумать. А это лучше делать на свежую голову.

— Сейчас отдыхать, — холодно приказал я. — Дронов, разбудишь меня на рассвете.

Дождавшись кивка Арсения, я сгреб палую листву, усеивающую все вокруг, в некое подобие матраца и вырубился, едва улегшись. Вырубился начисто – без снов. Так что, когда меня начали трясти за плечо, показалось, что я только моргнул и за ту долю секунды, пока мои веки оставались сомкнутыми, только недавно спрятавшееся за горизонтом солнце, непостижимым образом, успело пройти свой путь и снова выглянуть на востоке.