Андрей Колганов - Жернова истории

Лида вскинула на меня свои широко распахнутые от столь неожиданных для нее слов глаза, и с какой-то даже долей испуга слегка отшатнулась от меня.

В следующие две недели опять закрутились текущие дела в наркомате. Фрумкин был очень доволен теми усовершенствованиями в организации работы, которые были проведены мною при помощи практикантов из РКИ, и даже поставил вопрос о распространении этого опыта на весь НКВТ. Тут очень кстати пришлась докладная записка, подготовленная моими студентами, об общих принципах совершенствования организации труда применительно к специфике работы внешнеторгового ведомства. К счастью, мне удалось открутиться от того, чтобы на меня возложили работу по реализации положений этого документа в остальных подразделениях наркомата. Упирая на то, что какой-то там начальник отдела не может возглавлять реорганизацию работы всего наркомата, предлагаю заняться этим самому Фрумкину.

Однако успешная реорганизация в моем отделе повлекла за собой и другие, гораздо более болезненные вопросы. Фрумкин поставил вопрос прямо: рационализация проведена? Проведена. А где результат — в смысле сокращение персонала? На самом деле сокращение персонала было предусмотрено, и у меня с собой в папке даже лежала сводка, где были расписаны необходимые служебные перемещения и сокращения. Только вот желания проводить реальные сокращения у меня не было. Но против прямого приказа начальника не попрешь. Достаю сводку из папки, кладу Фрумкину на стол и поясняю:

— Проведенная реорганизация позволяет ликвидировать должность одного заместителя начальника отдела, одного заведующего сектором, одного главного специалиста и трех специалистов, и преобразовать должности двух главных специалистов в должности специалистов.

— Что, ни одной машинистки и ни одного курьера не сокращаешь? — недоверчиво поинтересовался Фрумкин.

— Ну, если посадить главных специалистов за пишущие машинки на полный рабочий день, а начальника отдела так же весь день гонять курьером, то можно и сократить! — отвечаю.

Фрумкин с улыбкой покивал головой, но потом посерьезнел:

— Куда их трудоустраивать будешь, прикидывал?

— Как будто вы сами не знаете, что сейчас во всех совучреждениях сокращения проводятся! Некуда их трудоустраивать. Сейчас такие хвосты стоят перед биржей труда… Даже с рабочими специальностями не очень-то устроишься, а служащему вообще деваться некуда, — бросаю в сердцах. — Конечно, экономика растет, и быстро, поэтому безработица будет рассасываться, да и штаты учреждений, чего греха таить, через какое-то время непременно снова раздуют. Но несколько месяцев придется уволенным на одном пособии помаяться, а это, прямо сказать, впроголодь.

Да, а мне ведь сейчас придется решать, кого конкретно на эту биржу труда послать, внезапно лишая более или менее устроенной и обеспеченной жизни…

Тут я вспоминаю одно обстоятельство из прошлой жизни, и говорю своему замнаркома:

— До меня доходили слухи, что скоро РКИ будет устраивать проверку совзагранучреждений, в том числе и наших торгпредств, на предмет засорения классово чуждыми элементами. Может быть, там какие местечки освободятся? Не все наши, конечно, для такой работы подходят, но кое-кого, наверное, можно будет туда устроить? Или из наркомата кого-нибудь за границу перевести, а на освободившиеся места взять сокращенных? Только это уже не в моей компетенции, это уже вам надо будет закинуть удочку в соответствующих инстанциях.

Мих. Артамонов.

Лишние.

Сокращение… разгрузка…

У кого при этих словах не сжималось сердце? Это значит нет ни кофе, ни хлеба, нет постоянного обеспеченного места за конторкой или пишущей машинкой, — впереди неизвестность, хождение по улицам в слякоть и непогоду в поисках заработка и на Биржу, чтобы узнать, после долгого стояния в очереди, что таких же безработных тысячи и нет никакой надежды.

Как только наши разбухшие учреждения перешли на самоокупаемость, усиленно начали «свертываться», появились «лишние люди», которые ежемесячно выбрасываются за борт десятками и сотнями. Учреждение, имевшее 200 служащих, оставляло сначала половину, которую через несколько месяцев снова делили на две, — одна продолжала сидеть за конторкой, другая, лишняя, шла домой, чтобы начать новую жизнь, жизнь поисков, ожиданий и надежд. А среди оставшихся через несколько месяцев снова в коридорах и канцеляриях роились слухи о новой разгрузке.

Сокращение… оно несет гибель благополучия. Человек в этом положении должен быть изобретательным американцем, чтобы найти себе новую службу… иначе ему, остается жить на жалкое пособие от Биржи, одевать на шею ящик с папиросами, или петь на бульваре с протянутой рукой. Сокращенный цепляется за всякую случайную работу. Спец по счетоводству сортирует помидоры на Болотном рынке, консультант клеит из старых журналов пакеты для торговцев, калькулятор продает у Выставки «Смычку», машинистка «дает уроки» переписки, шьет белье на рынок, а вечерами идет на бульвар в поисках знакомств. Прошло беспечное время, получки 1 и 15 числа, надо каждый день изловчаться, чтобы был хлеб и чай.

Надо сказать, что, сокращение не отразилось на деле в предприятиях и учреждениях. Все знают, как до перевода на самоокупаемость охотно принимались на службу все и каждый, самое незначительное учреждение старалось «раздуть кадило». Теперь идет обратное прессование.

В конце месяца сокращенные идут на Биржу в секцию совработников на регистрацию. В это время у дверей секции очередь больше тех очередей, какие были в голодные годы у продовольственных лавок; вырастает она по Сытинскому переулку, заворачивается на Тверской бульвар и тянется вдоль его, насколько хватает глаз ‹…›

Работа «моих» студентов практикантов в наркомате закончилась, и я сразу почувствовал, как мне не хватает их присутствия. Да, они отнимали немало времени, отвлекали от повседневной работы. Однако с ними приходил дух молодости, не угасший еще революционный энтузиазм, вера в способность перевернуть мир и изменить его к лучшему. А тут вдруг секретарь сообщает, что меня просит к телефону Лидия Михайловна Лагутина.

«Интересно, что там задумали мои студенты?» — мелькает мысль, пока рука тянется к телефонному аппарату. Иные причины для такого звонка трудно измыслить. Предположить, что Лида звонит, например, для того, чтобы пригласить меня на свидание, было бы глупо. Однако я оказался прав только наполовину.

— Здравствуйте, Виктор Валентинович! — прозвучало в трубке. — Не могли бы вы заглянуть к нам домой в ближайшее воскресенье, седьмого? Скажем, часиков в одиннадцать утра? С вами хотел бы переговорить Лазарь Шацкин, — в конце концов пояснила она причину своего приглашения.