Сергей Шкенёв - Николай Негодник

– Не подниму. Я рыцаря живого нашел. Его прямо в железе сюда бросили.

– Вкусный? – сразу оживился Змей. – Отдай мне.

И тут же охнул от весьма ощутимого удара кадилом в глаз.

– Это что за людоядение, а? Не хрен, прости меня, Господи! Пленного есть не полагается. Его нужно сперва допросить, а уж потом…

– Съесть! – предположил Годзилка, за что получил во второй глаз.

– Не перебивай пастыря, глупый коркордил! Говорил же – никакого людоедства. Поспрошаем хорошенько и…

– Чо, отпустим?

– Повесим! – строго отрезал отец Мефодий. – Али утопим. Водяной давеча жаловался – в праздник и разговеться нечем.

– А я?

– Накось, выкуси!

– Я ить выкушу, – пригрозил Змей.

– Тьфу на тебя, рептилия. Надо было в бою жрать, а сейчас – грех.

Годзилка не стал больше спорить и ушел помогать коту. А волхв пристал к князю с требованиями немедленного и тщательного медицинского осмотра.

– Отстать, – сопротивлялся Николай, – меня Горыныч посмотрит. Если нужно, то и подправит. Он этот, как его, экстрасенс.

– И клятву Гиппократа давал? – удивился Серега.

– Наверное, а что?

– Вот! А я не давал, поэтому мне можно и нужно верить. Снимай кольчугу.

Пришлось подчиниться. Все же по «Воинскому артикулу», замещающему в Татинце конституцию, уголовный кодекс и все Уставы одновременно, княжеское здоровье отнесено к государственному достоянию. Коля с усилием стянул кольчугу вместе с промокшим поддоспешником и зябко поежился от легкого ветерка.

– Ага, – сам себе сказал волхв, разглядывая большой, во все пузо, синяк. – Жить будешь.

– Это все, одеваться можно?

– Погоди… Тут не болит? А тут? И вот здесь?

– Отстань, а? Чего ты меня лапаешь? Я всем организмом одновременно болю, понял? Везде больно.

– Лечить надо.

– Вот еще… Само пройдет.

– Не спорь. Лучше всего народные средства подойдут, – Серега достал из-за пазухи плоскую серебряную фляжку и взболтнул ее около уха. На лице появилась довольная улыбка. – Будешь? На сорока травах настояно.

– Давай, – Николай отвернул крышку и сделал пару глотков. Действительно полегчало.

– Все пьете? – послышался за спиной строгий голос кота. – Один я тружусь, как проклятый, в холоде и голоде… Куда пленного девать?

Коля пожал плечами.

– Можешь сюда притащить.

– Неси! – крикнул Базека в сторону возвышающегося над кучей трофеев Годзилки. – Только не помни окончательно.

– А чо ему будет, он железный, – Змей не стал утруждаться и просто волок рыцаря за ногу, стараясь провезти лицом по всем встреченным муравейникам. – Забирайте.

– Мужик, ты живой? – Николай подошел и попинал в помятую дубиной кирасу, а не получив ответа, нагнулся. – Дай хоть на рожу глянуть.

Забрало удалось открыть с большим трудом.

– Говорить можешь? Гитлер капут, ферштеейн?

Вместо ответа рыцарь молча ударил Шмелёва трехгранным стилетом, выскочившим на пружине из латной перчатки.

– Ах, ты… как я теперь… – и, не договорив, князь упал.

«Честно скажу – умирать мне не понравилось. Не то чтобы больно, а неприятно. И последней мыслью было не что-то возвышенное, как полагается при героической гибели, а сожаление, что так и не успел пообедать. И еще обида на дырку в животе. Как бы я с таким видом на пиру перед гостями показался? Стыд, да и только. Тем более, к вечеру обещалось быть Славельское посольство с чрезвычайными полномочиями, а тут кинжал в брюхе. Нехорошо, урон престижу княжества перед послами. Они-то сами блюдут, да. Предпочтут сесть на кол (это нормально в здешнем обществе), чем кушать на официальном приеме деревянными ложками. Страшная и странная штука – политика.

Но это я отвлекся. А собирался объяснить, как же я живой остался после того, как умер. То есть не умер, а убили меня. Нет, сначала убили, и только потом умер. Тьфу, сам запутался. Впрочем, это не столь важно.

Получив предательский удар, пробивший печень, я сразу, минуя промежуточные стадии в виде светящихся труб, оказался в скромном офисе, где за старомодным столом с зеленым сукном и малахитовым чернильным прибором сидел грустный дядька средних лет неопределенной национальности. Белых одежд на нем не было, и, вопреки расхожему мнению, чесноком не пахло. Напротив, благоухало благородным «Фаренгейтом», и только потертый светлый костюм от фабрики «Восход» немного выбивался из общего стиля. Постараюсь дословно воспроизвести все разговоры на том свете, благо на память больше не жалуюсь.

– Слушаю вас внимательно, молодой человек.

– Нет, это я вас слушаю, – отвечаю как можно вежливее.

– Ах да, новенький… Что же отчетность портите, юноша?

Юноша? Сомнительный комплимент. Он что, слепой?

– Простите, какую отчетность?

– Да вот эту, – чиновник похлопал ладонью по лежащему на столе пухлому фолианту. – Здесь все точно записано. Вы в каком году изволили родиться?

– Э-э-э…

– Вот именно! А почему тогда умираете на восемь с лишним веков раньше предназначенного? Что за самоуправство? Так не положено.

Я почувствовал себя неуютно и стал оправдываться:

– Извините, случайно получилось. Дело в том, что меня только что зарезали.

– Это ваши проблемы, и знать про них ничего не хочу, – упорствовал дядька. – Будьте добры умереть, как полагается приличному человеку. Возвращайтесь обратно и не смейте морочить мне голову. Вы весь баланс за второе тысячелетие испоганите. А как душу на довольствие ставить? Где фонды? Об этом хоть подумали, прежде чем под нож соваться?

– И что теперь мне делать?

– Ну, я же сказал – отправляйтесь домой и ждите. Не беспокойтесь, в назначенный срок вызовут, – чиновник сбавил обороты и объяснял более терпеливо: – А еще лучше, подождите немного – свяжусь со специалистами из технического отдела. Пусть поставят блокировку. Ваше дело молодое, воюете постоянно, еще не хватало каждый раз туда-сюда мотаться. А так полежите чуток и опять, как огурчик. Устраивает?

– Как Дункан Маклауд?

Дядька помрачнел:

– Только спецам про него не ляпните. Опытный образец, сбежал несколько веков назад, до сих пор поймать не могут. Обидятся, ей-богу. А оно вам надо?

– Понял, буду молчать.

Тут же, буквально часа через два, действительно подошли два парня в белых халатах и увели за собой. От обоих явственно попахивало спиртом. Тот, что постарше, с лихо закрученными рыжими усами, заметил мое принюхивание и спросил напрямую:

– Ты как насчет…

– Всегда! – честно ответил я.

Разговор продолжился прямо в лаборатории, причем, насколько помню, чуточку затянулся. Ненадолго – на день или два. Все же кусок канифоли не самая лучшая закуска. Наконец собравшиеся с силами специалисты усадили меня в кресло и с ног до головы опутали проводами. Один из спецов, кажется, Израил, если не путаю, сел перед огромным пультом со множеством кнопок и клавиш, став похожим на пианиста в филармонии.