Александр Мазин - Кровь Севера

Но я нашел выход!

Едва гвардейцы меня отпустили, грохнулся в обморок.

Никто не удивился. Герой устал, что тут удивительного?

Подогнали носилки, погрузили «бесчувственную» тушку и понесли в «родные» пенаты.

Чуть приоткрыв глаза, я наблюдал. К сожалению, видел немного. Прыгающий свет факелов да темные стены. Иногда — еще более темные арки. Средневековый Париж оказался довольно вонюч. Зато жизнь на его улочках так и кипела. До моих ушей то и дело доносились вопли разной эмоциональной окраски, чей-то хохот и прочие свидетельства бурной ночной жизни. Кто-то кого-то имел, кто-то кого-то резал…

Нас, впрочем, это не касалось. Король выделил достаточный эскорт, чтобы ночная столичная шушера прониклась должным уважением.

«Мой» парижский особняк особой роскошью не отличался. Трехэтажный домишко, стиснутый другими такими же. Внутри пахло немногим лучше, чем снаружи. Я сразу затосковал по вольному ветру дикой природы.

Но раз я «дома», самое время «очнуться».

— Господин! Господин! Что с вами?

Надо полагать, дворецкий. Или мажордом. Не знаю, как они здесь называются. Простолюдин, но одет прилично. И вид почтенный. Короткая стрижка, бородка с проседью.

Я, само собой, помалкивал.

Носилки поставили. Я сел. Жестом показал, что люди короля могут быть свободны. Кивком поблагодарил гвардейцев. Интересно, надо ли дать чаевые носильщикам?

— Господин, я немедленно пошлю за вашим лекарем!

Вот неугомонный дядька! Только лекаря мне сейчас не хватало! Он-то уж точно определит, что я — фальшивка.

Энергичный жест: к дьяволу лекаря! И, жестами же, показал: вина и пожрать! Да побыстрее!

Требования удивления не вызвали. Надо полагать, они были типичны для моего двойника. Холодная жареная утка с овощами, хлеб, сыр и кувшин среднекачественного вина, напоминающего божоле, были поданы прямо в постель. Девушка, которая принесла мне этот поздний ужин, маленькая, остроносая, с пухлыми губками и черными кудряшками, выбивающимися из-под скромного головного убора, недвусмысленно дала понять, что готова стать десертом. Я вежливо отказался. Главным образом, опасаясь разоблачения. Может, в будущем…

Однако не успел я доесть свой ужин, как «дворецкий» доложил о прибытии лекаря. Вот только лекаря мне не хватало! Лекарь для меня похуже любовницы. Разоблачит на раз.

Послать доктора… к другим больным, распорядился я.

Не вышло. Медикус оказался личным врачом короля. И был прислан по высочайшей воле. Во как!

— Узнай, бывал ли он у меня раньше, — приказал я Вихорьку.

Нет, не бывал. Что ж, может и прокатит.

Королевский доктор оказался иудеем. То, что при этом он отвечал за здоровье одного из самых важных христианских королей, говорило в пользу его квалификации. Тем не менее «расшифровать» меня ему не удалось. Впрочем, он не очень усердствовал в осмотре.

На классическое «на что жалуемся?» я изобразил набор симптомов сотрясения мозга (опыт имелся) и пояснично-крестцового радикулита, который я неплохо знал благодаря родному дедушке.

Лекарь «проглотил» весь пакет дезинформации и отбыл, оставив мне горшочек с мазью и целый ряд рекомендаций, одна из которых оказалась очень кстати: пару недель не садиться в седло. За этакий «подарок» я отблагодарил лекаря парой монет.

Сутки я провел, изучая обстановку и обзаводясь самым необходимым.

В первую очередь — оружием.

Вдоводел пришлось оставить на попечение Скиди, а собственный меч настоящего де Мота потерялся где-то на поле битвы. Так что в Париж я пришел, считай, голым. В одних доспехах. Причем не своих, а де Мота. Впрочем, для Франции это была очень даже неплохая броня.

Как и ожидалось, у королевского бодигарда оказалась неплохая коллекция клинков. Поскольку мы с ним примерно одного роста и телосложения, то все они были мне по руке. Я взял лучший.

Домик у меня был трехэтажный. В «королевском» квартале. То есть в четверти часа пешком от резиденции короля. Той, что на берегу. Была еще одна — на острове Сите, но — поскромнее. Мой квартал считался привилегированным. Как позже выяснилось. Например метрах в ста от моей маленькой резиденции располагался дворец самого графа Парижского Адаларда. Словом, хороший домик. Небольшой, но довольно уютный. Я бы с удовольствием построил такой же в собственном поместье. Вместо традиционного скандинавского «длинного» дома. Еще бы центральное отопление наладить — и зимуй на здоровье.

Прислуги у королевского телохранителя было немного. «Дворецкий», давешняя девушка и коренастая бабка, удачно сочетавшая обязанности кухарки и уборщицы. Еще она оказалась моей кормилицей. То есть не моей, конечно, а Жофруа. Все трое были моими рабами. Фамильными и преданными. Это и еще много полезных деталей выяснил Вихорек, ставший не только моим «языком», но и правой рукой. С ним говорили охотно, потому что знали: именно он вытащил господина (то есть меня) из-под кучи других трупов и, надрываясь, уволок в безопасное место, где я и очухался. А очухавшись, немедленно объявил мальчишку своим оруженосцем. От него же домочадцы де Мота узнали, что их господин мало того, что повредил спину, но и неслабо навернулся головой. Так что не стоит удивляться некоторым странностям его нынешнего поведения.

Еще Вихорек выяснил, кто был тот рыцарь, который назвал меня братом. И куда он меня пригласил.

Рыцаря звали Арманом. И он тоже был — беллаторе. То бишь личный королевский рыцарь-телохранитель. И троюродный брат покойного Жофруа.

Как и следовало ожидать, торжественное собрание личной королевской гвардии по поводу моего спасения переросло в грандиозную попойку. Я пил наравне с остальными, но держался скромно. Помалкивал. Все же удачный обет я себе придумал.

Лекарскую рекомендацию: две недели — на своих-двоих, в кругу моих друзей уже знали. Мне бурно соболезновали. Главные развлечения рыцарства Франции — война и охота. Всё — верхом.

А у меня с этим — облом. Минимум на две недели.

Квалификация королевского лекаря под сомнение не бралась, но всерьез высказывались мнения, что проклятый иудей мог выдать подобный «рецепт» исключительно с целью сделать гадость доброму христианину. При этих словах я невольно потрогал крест, еще недавно принадлежавший настоящему Жофруа де Моту. Надеюсь, Бог простит мне то, что я присвоил крест покойника. Тем более, это далеко не самый тяжкий из моих грехов.

По возвращении домой я совершил еще один грех. Плоть слаба. А у меня давно не было женщины.

Ивет (так звали девчонку) застала меня врасплох. Выпитое на дружеском пиру вино притупило мою бдительность, и проснулся я лишь тогда, когда юная француженка оказалась в моей постельке, а некая самостоятельная часть моего организма — у нее в кулачке. То есть выставлять ее за дверь было уже поздно.