Сергей Калашников - Своё никому не отдам

Потом перешли на северную ветку и пристроились попутчиками на воз, идущий дальше, чем им было нужно. Возница взял с них столько же, сколько и на обычной рейсовой «лошади», то есть сущие пустяки.

К станице вышли пешком мимо засеянных пшеницей полей.

— Здравствовать, тебе, Иван Данилович! Привет, Грицко! — казака этого зовут Пырка, они с царевичем знакомы давненько.

— И тебе не болеть. А ведь я как раз тебя искал.

— Если про самострелы, так через неделю, как клей до конца схватится, так и начну отстреливать. Я ж отписывал Тыртову.

— Ведаю о том. А только инструктора просят рыбаки из Плисовой бухты. Только не какого-нибудь, а чтобы до девок не шибко охочий был.

— Ух ты, как интересно. Это ж мои сыны в очередь выстроятся, как о таком проведают. Ладно. Пойдём вечерять. Тебе Гриш, как всегда, на сеновале место готово. А тебе государь, хош на печке, а хош и в кровати.

— Тоже на сеновал пойду, — вдруг решил Иван Данилович.

— Вообще-то мы приезжали на пшеницу посмотреть, — объяснил Гриша, когда они утром возвращались к брусовке. От предложенных казаками коней отказались, чтобы поговорить по дороге.

— Не лукавь со старшими, сынок. Ты мне как люди живут, показываешь. Что думают, на что надеются. Позже к этому вернёмся. А пшеница так и не вызреет. Проверяли уже.

— Новый сорт от урман привезли.

— Тогда, может и вызреет. Пробовать-то надо. Дальше-то на запад, как я понимаю?

— К купцу Селивану Кучину на коптильню. Говорят, шумят у него.

— Так стрельцов надо посылать.

— Нет пап. Стрельцы — они от супостата. А тут свои. Рассудить просят.

Рейсовая «лошадь» пришла вовремя и до места довезла быстро. В посёлке бузы видать не было, однако народ смотрел мрачновато. Государь присел в тенёчке и не стал ни в чём участвовать, всем видом своим показывая, что затею сыновнюю не одобряет.

Царевич же поговорил с несколькими мужиками, в избы зашёл, потом побывал в конторе хозяина. Когда вернулся — пора было снова двигаться дальше.

— Уйдут от него работники, — пояснил сын по дороге к полотну брусовки. — Дурак он потому что. Индюк надутый. Поделом.

Подробностями государь не поинтересовался.

Заночевали снова у казаков на крайней западной заставе. Тут за ужином разговоры крутились вокруг системы знаков, которыми обмениваются сторожевые вышки. Гриша про флажковую азбуку вспоминал, которой на флоте пользуются. Кончилось тем, что пообещал разузнать всё и отписать.

А потом снова двинулись на юг вдоль западного побережья. «Лошадь» продвигалась быстро, и пассажиров ней было совсем мало.

— Тут беглые вокруг живут, — пояснил Гриша. — Да обходчики путевые ещё на своих кордонах. Они и торг ведут с местными. Вроде факторий у них при заставах. Чтобы жители тутошние не шибко в город ездили, плата за проезд втрое против обычной взвинчена, и цены в станционных лавках изрядные. Это мы так налог с населения берём. Ну не драться же с ними.

— То есть лавки эти опять твои, — скорее констатировал, чем спросил отец.

— Да.

— Тпру! — это уже возница. — Садись, не задерживай, — кому-то невидимому снаружи.

Крестьянин вошел, и сразу к Грише:

— Григорий Иванович, здравствуй, — начал он от самой двери. — И тебе государь, здравия, — вдруг спохватился этот недотёпа, посмотрев на спутника того, к кому обратился. — Татьба тут у нас, однако. Лиходеи у меня двух коров свели, а патрульные твои по следу идти не хотят.

— Сами-то, почему не переняли?

— У них кулаки, что кувалды. Вилы отобрали и Ёсипу зуб выбили, а Фёклу нос своротили.

— Из наших, что ль, тати, если не порезали вас, как баранов?

— Не ведаю. Речи их не слышал никто, а по одёже — так ни на что не похоже. В черном с ног до головы, штанов от рубахи не отличишь. И голова в черной же тряпице, только для глаз дырки.

— И я таких не ведаю, а патрульным-то что за корысть добро ваше отбивать? Когда б разбойники те убили кого, ну тогда по злобе бы вступились.

— Дык торгуем с ними, угощаем.

— За угощение они не доносят никуда, что прячетесь. Торг с прибылью для своего кошеля ведут. А кормят их и поят другие крестьяне, что оброк в казну несут. Вот за тех и вступаются служивые.

— И что делать теперь, батюшка воевода? У кого заступничества просить, — а сам, шельмец, на царя глазом косит.

— Ты не смотри на меня, беглый. Воевода тут хозяин, — батюшка мигом обозначил свою позицию.

— Тех коров, что свели, оплачь и забудь. А коли в другой раз защиты хочешь, в город ступай к дьяку людского приказа. Он тебя запишет куда следует, потом оброчный дьяк сам приедет и обложит и тебя, и всех, кого увидит, как положено. А уж только после этого защиты проси. Хоть ясным днём, хоть тёмной ночью. Ну, ступай. Ехать нам надо.

С дороги сошли через два перегона. И снова пешочком отправились к заповедному лесу.

— Коварен ты, сынок. Лукав и обмана исполнен. Будет из тебя толк.

Осёдланные лошади и гвардейцы при них ждали в условленном месте. К ночи были в тереме. Поели на кухне вместе с солдатами — для стражников тут питание налажено круглые сутки. А будить челядь и устраивать переполох по поводу прибытия хозяев Гриша отсоветовал. Государь не стал перечить сыну, только глянул лукаво и взялся за ложку.

Перед тем, как идти к себе, отец ухмыльнулся и пробормотал:

— Вот и познакомились, сынок. Сильно ты изменился.

Царевич кивнул на прощание. Тревожно ему как-то от папенькиной покладистости. Что то будет?

— Так что ты, сынок, полагаешь для нашего государства наиглавнейшим? — Иван Данилович зазвал Гришу к себе в кабинет и усадил за писарский стол. Они с глазу на глаз остались, и от этого в вопросе чувствуется сокрытое значение.

— Ты ведь не про то спросил, что крепнуть и процветать ему следует, — начал царевич пристойный ответ. Увидев согласный кивок, продолжил: — Стало быть прежде всего нужно со внешней угрозой совладать. Очень уж много кругом охотников откусить от царства нашего островок-другой. Как я понял, испы вскорости пожалуют.

Царь опять кивнул, чем дал понять, что внимательно слушает.

— Так вот и получается, что в первую голову нужен нам сильный флот. Он определяет всё. Потому, как я понял, ты старшего сына в моряки и определил, а второго в кораблестроители. Наверное, и меня хотел, как подрасту, в юнги отдать?

— Хотел, Гриша. А ты продолжай.

— Флот больших денег стоит, и взять их надо с бояр — у них на наших островах девять десятых земли. А вот тут, как я понимаю, не всё так просто. Не шибко-то любят они раскошеливаться. Привыкли дружины свои посылать конные или на лодьях, а того что нынче крупными кораблями стали воевать, в толк не возьмут. И того, что в поместье своём галеон не построить — этого им понимать не хочется. То есть отдавать деньги — это не в обычае. Вот не платят благородные люди оброка. Невместно им.