Вячеслав Ковалев - Хадават

Монахи, увлекшись борьбой с Максом, не заметили зверолюда. Но праздновать победу было рано. Второй нападавший проворно вскочил на ноги, оставив Макса, и бросился в атаку. Миг – дубина Кечьо-но описывает широкий круг, грозя снести противнику голову. Миг – тот легко, играючи уходит в сторону, избегая страшного удара. Еще миг – тускло мелькает сталь, и зверолюд медленно оседает на землю. Миг – Макс вырывает стилет, превозмогая боль, пытается встать, но дикая боль пронизывает руку, и он снова падает, вспоминая все ему известные ругательства. Слезы бессилия брызгают из глаз. Закусив губу до крови, Макс вскидывает перед собой здоровую руку. Спешащий к нему монах налетает на невидимую преграду и откатывается назад. Еще один миг – слабеющий Кечьо-но выбрасывает руку с зажатой в ней дубиной, и страшное оружие достает-таки противника, дробя ему колено. Тот падает, тут же пытается встать, и в это время Макс, собрав остатки сил, бьет еще раз. Воздушный кулак впечатывается в монаха, и тот падает навзничь без сознания. Все!

Нет. Еще не все. Макс ползет, размазывая слезы и глотая собственную кровь из растерзанной губы. Ползет туда, где умирает зверолюд.

– Что же ты, дружок, так неаккуратно, – шепчет он. – Но ничего, ничего. Сейчас. Мы тебе поможем, у нас получится, обязано получиться! – лепечет он, упоминая никому не понятных «мы».

– Ты уже помог мне. – Кровавая пена пузырится на губах друга. Кечьо-но улыбается и закрывает глаза.

Макс сидел, глядя, как поднимается солнце. Ему было плохо. Очень. Боль и тоска ворочались в груди, грозя разорвать ее. Он еще раз посмотрел на груду камней, которые стали для Кечьо-но могилой. Попытка вырыть яму ни к чему не привела. Сделать это одной рукой просто не получилось. Да и копать было особо нечем. Кое-как срезав дерн монашьей секирой и проковыряв небольшое углубление, он уложил туда ставшее неподъемным тело зверолюда и завалил сверху камнями. Несколько раз он падал и долго лежал, восстанавливая силы. К рассвету работа была закончена.

– Ты уж прости, если что не так. Не знаю я, как там у вас положено, но – как могу, – сказал он, постоял немного и пошел к оставшемуся в живых монаху. Тот давно пришел в себя и теперь молча наблюдал за приближающимся Максом. Тот остановился перед ним, широко расставив ноги и раскачиваясь взад-вперед: с пятки на носок, с носка на пятку. Рука, замотанная рваной тряпкой из рясы монаха, буквально горела, в голове маленькие гномы устроили кузню, но он стоял. – Я хотел бы медленно разрезать тебя на куски, – тихо проговорил он, – но… облегчения мне это не принесет, а одежду запачкаю. Ты, вполне возможно, хороший человек, умный и воспитанный, но я тебя ненавижу, как и тех, кто тебя послал, хотя с ними я вообще не знаком. Я вообще ненавижу тех, кто считает себя вправе распоряжаться чужой жизнью и свободой. Да кто ты такой, черт возьми, чтобы решать, куда мне идти, а куда нет? Ты мразь в одежде монаха. Да какой ты, к лешему, монах? Ты убийца! Ты убил моего друга, ты понимаешь это? – Макс замолчал, пытаясь успокоиться. – Я знаю, что бы я ни сказал, ты меня не услышишь, у тебя своя правда, ну и черт с тобой… – Макс сплюнул. – Ладно, не дергайся. – Он присел на корточки, разрезал ножом штанину, обнажив раздробленную ногу. – Хорошо хоть твой дружок мне левую руку продырявил… будешь дергаться – просто встану и уйду, а тебя брошу здесь связанным.

– Что ты делаешь? – спросил монах, исподлобья поглядывая на Макса.

– Заткнись, – ответил он, закрыл глаза и положил руку на колено монаха. Досталось мужику. Рана была ужасной. Макс понимал, что никогда ничего подобного не делал, но попробовать стоило. Минут через сорок он устало отвалился в сторону. Танцевать монах, ясное дело, не сможет, но и гангрена ему теперь не грозит. Да и раздробленные кости, и разорванные ткани Макс сумел собрать – как смог, конечно. Остальные раны были неопасны – ушибы, ссадины. Правда, здоровенный синячище вполлица не придавал монаху привлекательности, но ничего, потерпит.

Монах во все глаза смотрел на него.

– Зачем? – спросил он едва слышно.

– Ты дурак, – так же ответил Макс и медленно лег на спину, глядя на проплывающие облака. «Надо и собой заняться», – вяло подумал он, проваливаясь в забытье.

Ему снился сон. Хороший детский сон. Вроде бы он совсем еще пацан. И он ободрал руку и разревелся. И пришла его мать, еще молодая и полная сил. «А ну-ка перестань рыдать, Максимка, мужчины не плачут», – приговаривала она, пытаясь выглядеть грозно и серьезно, смазывая его руку чем-то пахучим и жгучим. И он старался не плакать, глотая слезы и всхлипывая. А она сидела рядом, и ее нежные руки гладили его по голове. И боль отступала и в конце концов ушла совсем.

Макс открыл глаза и увидел над собой сероватое небо. Сколько он провалялся? Не спеша встал. Огляделся вокруг. Монах никуда не делся. Лежал ничком – видать, спал. Первым делом Макс осмотрел руку. Что ж, лучше, чем вчера, но до заживления еще далеко. Он уже привык к тому, что на нем все заживает как на собаке. Да что там! Любая собака ему только позавидовала бы.

Он встал. Голова прояснилась, перед глазами больше не скакали веселые чертики, и на том спасибо. Рука еще болела, но это ненадолго. Услышав шорох позади себя, обернулся. Монах проснулся. Макс вынул кинжал и подошел к нему. Тот слегка напрягся, глядя Максу прямо в глаза. «Партизаны не сдаются!» – почему-то подумал Макс и улыбнулся. Зашел чуть сбоку и разрезал монаху веревки, связавшие руки.

– Дурак ты все-таки, – вяло бросил он, поднял свой мешок, постоял немного около могилы Кечьо-но, отвернулся и зашагал прочь. Спину ему буравил взгляд монаха. Но Максу не было до него никакого дела.

…Вот и все. Теперь осталось вернуться и пообщаться с дядюшкой. Никита оглянулся на пацана. Уже третий день они шли к воротам.

С Всевидом получилось легко. Даже легче, чем он думал. Как и ожидалось, увидев приближающегося человека, Всевид и мальчишка насторожились, но не более. Никто не стал сразу нападать на него. Подпустив Никиту поближе, Всевид коротко поздоровался и кивнул в сторону берега небольшой речушки: «Отойдем». Ну что ж. Отойдем.

– Ты как сюда попал, парень? – спросил он, внимательно рассматривая Никиту. Тот выдал ему заранее продуманную историю. Мол, и сам не знаю. Поехал на рыбалку, пошел побродить по лесу, заблудился, дурак самонадеянный, и вот сюда вышел.

– А до цивилизации далеко? – как можно более наивно поинтересовался он у Всевида.

– Смотря что считать цивилизацией, – прищурившись, ответил тот. – А что, людей до нас ты не встречал?

– Нет, – соврал Никита.

– Ну да, ну да. – Всевид скользнул взглядом по ножу, висящему у Никиты на поясе.

«Черт, ножичек-то местный, надо было его оставить. Остолоп». И в этот момент Всевид ударил. Непонятно, чего он хотел – то ли проверить незнакомца, то ли оглушить и потом как следует расспросить, только бил он не для того, чтобы убить. Это уж точно. И это было ошибкой. Потому что Никита как раз готов был убить. «…Разыскать Всевида и вернуть его. Если не получится – устранить. Но обязательно забрать мальчишку. Потому что тот, скорее всего, ходок…» – вспомнилось ему. Если честно, Никита даже не успел толком решить, что делать с Всевидом. Его тело решило за него. Телу некогда рассуждать. Оно сражается. Вот и все. Удар. Блок. Разворот. Удар. Захват. Только когда послышался хруст ломающихся позвонков, Никита понял, что произошло. Он убил Всевида. Что ж. Значит, так тому и быть. Печалиться по этому поводу он вовсе не собирался. Не задерживаясь над телом, обернулся и быстро пошел к дому. Пацан стоял соляным столбом и таращился на него. У парня был шок. Неожиданная и быстрая гибель учителя поразила его.