Кирилл Клеванский - Чужое сердце

– Да к демонам тебя! – засмеялся он. – Валяемся мы, значит, вчетвером в кишке какой-то, душу свою изливаем, а ты отмалчиваешься. Давай-ка, брат, дабы не обижать товарищей, и ты расскажи нам слезливую историю.

Как говорится, этого-то я и боялся. С одной стороны, могу отшутиться, а с другой – если так поступлю, то действительно обижу друзей.

– Эх, уговорили. – Я по-старчески покряхтел и устроился поудобнее. – Была одна зазноба: в постели – как волчица, по жизни – мастерица. И был один юнец. Еще совсем безусый, кровь играла, ветер в голове. Ну и попытался он эту девку завалить. Все по науке сделал: напоил, разговорил и на сеновал повел, но так вышло, что батя у нее оказался тот еще огурец. Он меня заломал – и к страже. Юнца уж было на каторгу хотели продать, но тут его приметил странствующий воин. То бишь мой наставник. А дальше вы и сами знаете. Пять лет в лесу просидел, а там ощущается явный недостаток прекрасных дам.

Народ явно выпал в осадок. Помолчали.

– А чего-нибудь более ладного придумать не смог? – спросил Руст.

– Не-а, – не стал отпираться я. – Как-то соображалка не работает в такой обстановке. – Тут я буквально почувствовал возросшее напряжение. – Да ладно вам, парни, ну нечего мне рассказать. Не верю я в любовь, а она не верит в меня и старательно обходит стороной.

– Экий ты у нас особенный, – вставил Пило. – В богов не веришь, в любовь не веришь. А во что веришь-то тогда?

В квантовую физику и теорию струн, мать твою. Вот не люблю такие разговоры.

– Слышал когда-нибудь про Великую долину?

– Это ты про страну Вечной Радуги? – подал голос Ушастый.

– Ну вроде на эльфийском она так называется.

– И что с того? – спросил Пило.

– А вот в нее я и верю, – буркнул я. – Да и что-то расслабились мы. Поползли уже, а то не хочется загнуться от удушья.

Резко перевернувшись на живот, я дернул веревку, давая понять, что начинаю движение, и пополз вперед, прерывая этот не в меру затянувшийся привал.

– Мы еще продолжим этот разговор… – прокряхтел Пило, но тут же заткнулся. Ползти и одновременно разговаривать – не самая простая задачка.

Нет, брат, ты неправ. Я на такие темы и так-то не очень, а повторять уж точно не собираюсь. Да и не врал я, когда говорил, что не верю в явление под названием «любовь». Как бы ее ни воспевали, сколько бы книг ни было написано, фильмов – снято, историй – рассказано или постановок – организовано. Я все равно считаю это иллюзией. Что такое любовь? Всего лишь химический процесс в мозгу, сравнимый с приемом героина или эффектом от съеденной плитки молочного шоколада, ну или горького, кому как нравится. А если углубиться, то любовь – это вообще защитный механизм, созданный матушкой-природой. Люди – жесткие и безжалостные существа, готовые убивать себе подобных миллионами. Но при этом у них атрофирован инстинкт сохранения рода. Вернее, он изменен и извращен до неузнаваемости. Разве что юноши и девушки в пубертатном периоде еще хоть как-то схожи со своими четвероногими сородичами. А в принципе, не будь так называемой любви – человечество уже давно бы вымерло.

И что самое смешное – никто не задумывается, почему, скажем, во времена палеолита людское общество напоминало стаю, где все трахались со всеми, пардон за мой французский, и было вообще невозможно сказать, кто отец ребенка. Да и дети были общими – принадлежали стае. Потом в мезолите стали возникать кровавые конфронтации. Вот тогда впервые и появились роды, если их так можно назвать, а также общий закон, гласящий, что с сородичами спариваться нельзя. Но семей, и тем более любви, еще не было. И только в раннем неолите появились первые семьи и возникла любовь. Удивительно, да. Вот нет ее и нет, а тут раз – и на тебе, все счастливы и довольны. Можно, конечно, что-то вякнуть про развитие мозга и тому подобное. Но сути это не меняет: любовь – механизм, призванный заменить инстинкт и сохранить популяцию. И задери меня демоны, если я когда-нибудь приобщусь к компании тех, кто поглощен этой иллюзией, обычной, бесхитростной обманкой.

– Да к демона-а-а-а… – в сердцах выругался было я, но…

Интересно, вдруг боги и впрямь существуют? Тогда богиня любви на меня очень сильно обиделась. Иначе как объяснить тот факт, что мы с воплями и криками скатываемся с сумасшедшей скоростью по какому-то желобу! Зажмурившись, я желал только одного – чтобы на пути не оказался острый камень или выступ. Вдруг веревка натянулась. Живот скрутило так сильно, что из легких вырвался натужный хрип.

– Что там?! – крикнули сверху. По глупости и неосторожности я выронил наш фонарик, и теперь вокруг царила тьма.

– Зануда решил прогуляться! – ответил Руст.

– Ясно. Держитесь! Мы вас вытащим.

Пару мгновений спустя я снова ощутил, как затягивается веревка, а меня тащат наверх. Я старался не шевелиться, чтобы не мешать Ушастому и Пило. И тут слух уловил протяжный скрип. Движение замедлилось.

– Темные боги! – крикнул эльф. – Что это было?

– Веревка, – после секундного молчания ответил Щуплый. – Тут все в трещинах, волокна перетираются.

– Демоны! – в один поток слились голоса троих.

Если продолжить, то вниз свалимся мы с Щуплым, а от рывка полетят остальные. В таком узком проходе зацепиться особо не за что. Да я вообще не понимаю, как нас тянут.

В каменной кишке повисла тишина, присущая многовековому склепу. Помню, в каком-то из летних лагерей мне довелось посмотреть фильм, само существование которого запомнилось исключительно благодаря девушке, сидевшей в ряду передо мной. Но отдельные кадры припоминаю. На мир обрушился очередной апокалипсис, представший в виде нового ледникового периода. Еще там были градины размером с футбольный мяч…

– Эй, Руст! – обратился я к другу. Голос предательски подрагивал. – Контракт не закрывайте, я живучий!

Молчание.

– Не понял, ты о чем?

– Твою ж мать, – вздохнул я. – Весь момент поломал. Короче, Младшему передашь, он докумекает.

Мой кинжал срезает веревку, и я продолжаю скатываться по желобу. С каждой секундой далекий красноватый свет приближается. В ушах свист, от сопротивления воздуха глаза начинают слезиться, но закрывать их нельзя. Когда до алого мерцания остаются считаные метры, я, расставив руки, пытаюсь затормозить. Но скорость слишком велика, и камни сдирают с рук латные перчатки. Ладони как кипятком обдало, начинает кружиться голова. Наконец раздается хлопок, давление увеличивается, и куда-то пропадает кислород. Падая, я успеваю заметить несколько острых конусовидных булыжников. Сгруппировавшись, взмолился о том, чтобы угодить между ними и желательно на ровную поверхность. Сдохнуть от голода, будучи парализованным и со сломанным позвоночником, как-то не очень хочется.