Алексей Федосов - Записки грибника #2

Еще один поднимает голову и тут же опускает обратно, только уже с пулей в черепе, пробитый шлем с веселым звоном слетает с башки.

О, совсем целенький лях с пистолетом в одной руке и саблей в другой, имея явно нехорошие намерения, идет… Хотел идти. Откуда-то сбоку прилетел злой кусочек свинца, и несчастный, пораскинув мозгами, прилег отдохнуть.

Высматриваю следующих поляков, а мозг анализирует ситуацию. Картечь снесла ближайшую к обочине шеренгу, на её месте настоящий фарш из конины, людей и элементов доспехов. Так и хочется похвалить себя, любимого, за удачное расположение мин, еще бы картечь нормальную, а не этот мусор…

В воздухе начинает распространяться запах бойни, свежепролитой крови и нечистот. Спереди выживших нет, а вот в середке, придавленной рухнувшими верхушками сосен, вижу какое-то шевеление.

Еще один счастливчик? Отдача толкает в плечо, ловлю стреляную гильзу, вставляю новый патрон.

В обозе перепуганные лошади устроили форменный погром, бросились в разные стороны, обрывая постромки и опрокидывая возы. На дороге огромная куча-мала из людей, коней, сломанных оглобель, перевернутых шарабанов, и вся эта масса шевелится в безнадежной попытке удрать.

Издалека плохо видно. Но, кажется, там нашелся один герой или не шибко умный. Он встал в полный рост и выстрелил из своей аркебузы наобум в сторону леса. В ответ прилетевшие пули отбросили бедолагу на парусиновый тент опрокинутого на бок возка и он сполз по нему, пачкая ткань своей кровью.

Вижу нескольких возчиков, во всю прыть бегущих к спасительным, так им кажется, кустам. Добежал всего один. Еще двое бросились прочь прямо по дороге, назад, туда, откуда приехали…

Вы еще кипятите белье? Тогда мы идем к вам…

Куча перепутанных ветвей зашевелилась и из неё появляется окровавленная рука, держащая пистолет.

Хлопает неприцельный выстрел. Словно черт из табакерки, выскакивает разъяренный лях и тут же заваливается навзничь.

Стрельцы помнят инструктаж, близко не подходят, прячутся за деревьями и отслеживают любое шевеление, всаживая одну, иногда и две пули в подозрительные тела.

Стрельба со стороны дозора стихла. Одно из двух: или Архип ухлопал поляков, или ляхи прикончили Шадровитого и с минуты на минуту будут здесь. Смещаюсь таким образом, чтоб видеть дорогу и не поворачиваться к недобиткам спиной. Перезаряжаю оружие и прячусь под корнями здоровенного выворотня, опрокинутого прошлогодним ураганом дерева.

Только подумал: было бы неплохо, чтоб пехота ушла, как раздается слитный залп из мушкетов и ему отвечает частая стрельба стрельцов.

Вдруг все резко обрывается и наступает тишина. Она длится всего пару минут, а потом все начинается заново. Но, в этот раз перерыва нет, а интенсивность еще более возросла. Наверно, зря я раздал перед боем все патроны, какие были. Даже мелькнула мысль: с таким азартом они перебьют все, что шевелиться, а что не шевелиться, расшевелят и пристрелят.

М-да, война у Ильи — в самом разгаре…

Но если судить по звукам, наши все-таки побеждают, стреляют чаще, а мушкеты отвечают все реже и реже…

Из-за поворота конь выносит всадника, не доскакав с полсотни метров, останавливается, и наездник, приложив руку ко лбу, высматривает, что здесь твориться.

Встаю в полный рост — это свои, архиповский хлопец, Панас.

Следом за ним, лошади выносят еще четверых и они скачут ко мне. Наши и, слава богу, все живы.

Спешились.

Григорий любовно поглаживает приклад:

— Гарный самопал.

Архип выражает свои чувства более бурно, со всей дури хлопает меня по плечу:

— Они так и не поняли, от чего умерли…

Странная война. Привычка полагаться на холодное оружие послужила причиной смерти многих выживших после взрывов. Для того, чтоб оказать сопротивление, надо подойти и ударить саблей… Но здесь все было по-другому, выстрел — и тяжелая пуля ставит крест на любой попытке сопротивления. Взрыв на обочине сродни по своему эффекту залпу картечи из пушки. Этот вид боеприпаса прослужит долгую службу и до появления пулеметов будет самым эффективным средством борьбы с наступающей пехотой и кавалерией. И в истории военного дела есть масса примеров, когда один единственный выстрел поворачивал ход битвы в обратную сторону.

Надо идти и заняться грязной работой. Зачистка.

На дороге лежит, придавленное убитой лошадью, тело. Стреляю, пуля срикошетировала от нагрудника, поляк дернулся и со стоном открыл глаза. Вытаскиваю пистолет и стреляю в черепушку — отмучился, бедняга.

Оборачиваюсь на спутников. У стрельцов глаза, словно плошки, Архип безмятежно спокоен, только склонил голову набок и с любопытством наблюдает за мной. Два казака, даже не раздумывая — правильно или неправильно — подобрали с земли копья. Панас подошел к следующему ляху, примерился, и с мерзким хрустом вогнал наконечник в горло.

Со стороны обоза вдруг послышались громкие голоса, брань. Крики прерываются выстрелом, тут же следует второй, третий. Слышу приглушенный расстоянием вскрик боли, вспыхивает яростная перестрелка.

Спешим с Архипом туда, по широкой дуге выходя в тыл. Три гаврика устроились за поваленным деревом. Тощий хлюпик, весь взъерошенный какой-то, заряжает мушкеты, яростно орудуя шомполом, и подает двум другим защитникам бастиона.

Я пристрелил заряжающего, Архип свалил второго, широкоплечего, тот падает ничком и не шевелится, а последнего, бросившегося бежать, прикончили стрельцы.

Наступает тревожная тишина, нарушаемая стонами недобитых поляков и раненых лошадей.

Ничего не слышно и от Ильи. Отогнал пехоту?

— Э — эх, рацию бы сюда… Половину речи посполитной отдам. — пробурчал, загоняя новый патрон в патронник.

— Чего тебе надобно? — Архип перезарядил свое ружье, не отрывая взгляда от разгромленной колонны.

— Посыльный нужон, узнать как дела у десятника. Слышишь… Тихо-то как…

Он повернулся ко мне, — Федор, а ты страшный человек.

— Вот те раз, это с какого перепугу ты так решил?

— Придумки твои… Не от бога…

— Ой, кто бы молвил-то, а давеча пану Анджею кто глотку перехватил? Я, что ли?

— Не об этом речь веду. Там — он судорожно мотнул головой, — все было, как ты обсказал. Ляхи сбились кучей, разворачивая коней, а мы стреляли в них и они ничего не могли нам сделать. Оружье твое…

Он не договорил, перебил залихватский свист, громкий крик — ура и вопль во всю молодецкую глотку.

— Федор! Федор!

Выглядываю из-за дерева, на дороге стоит Илья и призывно машет рукой.

Оборачиваюсь к Шадровитому, — Пошли.

Мы бредем по лесной поляне, под сапогами хрустят опавшие сучья, прошлогодняя хвоя устилает землю плотным серым ковром. Идем молча, говорить не хочется. Я устал морально и физически. Тяжкий груз неопределенности, давивший на меня все эти дни, стал чуток легче, но все равно пока что лежит на моих плечах. Надо теперь суметь уйти живыми и сохранить трофеи.