Андрей Посняков - Шпага Софийского дома

За рекой вдруг ухнул колокол. Не просто так ухнул — тревожно, зовуще, настойчиво! Ухнув — замолк ненадолго… Затем — опять… И потом уже не останавливался — звенел, словно кремлевские куранты в новогоднюю ночь. Пожар тут у них, что ли? Иль бьют кого?

— Вече! — занырнул в келью едва убежавший Гришаня. — Бежим, Олег Иваныч, не покричим, так посмотрим! А ну, давай, давай, успеем еще пива выпить!

С явным неудовольствием Олег Иваныч уступил настойчивым просьбам отрока. Уж больно не хотелось опять тащиться за реку на Торговую сторону — а ведь именно оттуда долетали до Софийского двора зовущие колокольные звоны.

Ой, неохота тащиться. Ну да ладно. Черт с ним, с вечем ихним. Главное, Гришаня жив, только, похоже, свихнулся малехо на почве сексуальных рисунков в божественных книжицах. Чего он там вместо рыбаков хотел изобразить-то?

Гришаня ускорил ход, почти бежал уже, и Олег Иваныч вынужден был не отставать от него. Выскочив из Владычного двора, пробежали мимо каменных стен Детинца, чуть свернули — Олег едва не упал — понеслись дальше в компании таких же сумасшедших торопыг. Все эти люди — в богатых одеждах и не очень, видно, с радостью побросали работу ради участия в вече. Как же, это у них типа народного собрания или Государственной думы. Ну и народу! И все к мосту ломятся! Не провалился бы, не так уж он и широк, мостик-то.

— Куда прешь, морда, сейчас как двину! — не выдержав, заругался Гришаня на какого-то не в меру резвого мастерового в кожаном фартуке, чуть было не столкнувшего отрока в реку. Тот, не слыша ругательств, молча ввинчивался в толпу. А толпа все прибывала! На площади между Никольским собором и церковью Параскевы Пятницы уже собралось человек триста, а то и больше. И шли еще! С Ивановской улицы — купчины в богатых кафтанах с узорочьем, с Плотницкого конца — народишко поскромнее, ремесленники, с конца Славенского — и тех, и других хватало, а еще по мосту, с Софийской стороны, народец так и пер, словно медом намазано. Ну и правильно — телевизоров нету, где еще парламентские дебаты увидишь? Интересно, драться будут? Улица на улицу, конец на конец. Гришаня уверял, что уличане — будут обязательно. Он же отвел Олега Иваныча чуть в сторону, ближе к церкви Параскевы Пятницы — по уверениям отрока, здесь было самое удобное место: не у самого помоста, конечно, однако и слышно не худо и видно. Заодно и не затопчут, как в обрат ломанутся.

Собравшиеся новгородские граждане шумели уже на все Ярославово дворище, аккуратно мощенное деревянными плашками. Вполголоса гомонили, судачили. Ждали важных людей. Топтались на деревянном — а кое-где и костяном — настиле. Олег Иваныч уже отметил про себя особенность новгородских улиц. Хоть и из дерева мостовая — а вот поди ж ты, ни ухабов, ни трещин. Тщательно вымощены, еще бы, специальный кодекс «Устав о мостех» еще двести лет назад издан! Там конкретно сказано, кто за какой дорогой следить должен. Попробуй нарушь. Вот и следили, ремонтировали, новые настилы делали — Бискуплей улицей, к примеру, сам архиепископ — владыка — занимался. Потому и дороги — сказка, а не дороги, хоть и из дерева. Такие бы — да в нынешнем Санкт-Петербурге! Только уж дудки, куда там! Нету в народе прежнего старания, нету…

— Ты, Гришаня, объясни мне, тихвинскому человечку темному, что тут да как, — тихонько попросил Олег Иваныч, надоело ему хлопать глазами, ни во что не врубаясь.

— Конечно! — Гришаня и рад стараться: — Вон, смотри прямо, видишь, Олег Иваныч, степенной помост. Да не туда смотришь, там Вечевая башня… Во-о-он, куда люди поднимаются… кирпичный… Вон, в кресла уселись… То — Господа, Совет Господ. Немцы герренсратом кличут. Еще «Сотней золотых поясов» называют, а по-нашему, по-новгородски, так Господа будет. Посадники, тысяцкие, бояре. А вот, в центре — нынешний посадник, степенной. Рядом — в красном кафтане — тысяцкий… ополчением командует. Не, не с черной бородой. С черной бородой — то купеческий староста, он туда ненадолго зашел, сейчас спустится. Женщина? Какая женщина? А… То Борецкая, Марфа. Боярыня, бывшего посадника вдова, Исаака Андреевича. Рядом с ней, видишь, красивый такой, в зеленом плаще — боярин Ставр. Ставр Илекович, знатнейший боярин, через год, может, посадником будет. Если выберут. Впрочем — могут и не выбрать. Лют, говорят, боярин, да на расправу крут. А вон левее, то…

Частью и раньше знал, а частью — из рассказа Гришани уразумел Олег Иваныч, что городское вече собирается не часто, а по важным причинам. Типа войны, мира и выборов. До выборов вроде было еще рано, значит, оставалась внешняя политика. Рассудив так, Олег Иваныч не ошибся. Яростные речи выступающих в основном касались Пскова. Ораторы один за другим ругали нахальных псковичей, нагло кинувших в поруб новгородских купцов. О том, что в Софийской темнице тоже томилось несколько псковских жителей (о чем Олегу шепотом поведал Гришаня), как-то умалчивалось. Может, не знали, а скорее всего — говорить не хотели, не до того было. И в самом деле! Псковичи уж до того распоясались, что не захотели признавать владыку новгородского — архиепископа Иону. В симонии обвинили. Что это за слово такое, Олег Иваныч не знал, и поначалу подумал, что — педофилия или гомосексуализм. Потом спросил у Гришани. Оказалось — обычное взяточничество да расхищение местной госсобственности. Всего-то! Однако против Пскова речи лились одна гневливей другой. Видно, новгородцы обиделись крепко. Покончив со Псковом (что за решение приняли, Олег не уследил — задумался, да и вообще, тут все так орали, словно резаные!), принялись за Москву. За московитского князя Ивана. Что, дескать, руки у него больно загребущие, на новгородские вольности зарится, Ялжебицкий договор, что с отцом его, Василием Темным, заключен был, ни во что не ставит, Вологду своей взаправду считает, не новгородской. В общем, тот еще фрукт, этот московский князь Иван. Может, сдружиться супротив него с Ливонским орденом да Казимиром Литовским? Тут мнения собравшихся разделились, причем на степенном помосте все было тихо-мирно, никто особенно ни за кого не выступал, так только, щеки надували, а вот на площади, где собрался народишко попроще, долго не думали. Сторонники Москвы против «казимирских» затеяли хорошую драку — Олег с Гришаней еле успели убраться за церковь от греха подальше. Ну их в баню, в реку еще сроют — с них станется, с политиков хреновых! Примерно треть собравшихся деловито ушла на мост — драться. Со стороны Волхова доносились крики, а здесь, на площади, стало значительно спокойнее. Настолько спокойнее, что вернувшийся на свое место Олег хорошо слышал выступление боярина Ставра — по словам Гришани — крупного новгородского олигарха, вот уже третий раз подряд безуспешно баллотирующегося на должность посадника. Не везло что-то боярину на выборах, хоть и деньги были — то ли пиар-кампанию как следует не продумал, поленился, то ли соперники уж больно ушлые попались. Скорее — последнее. Сам боярин Олегу Иванычу понравился — высокий, красивый, с приятным лицом и небольшой светлой бородкой. Одет неброско, но дорого — темно-зеленый плащ из аксамита, кафтан черного бархата, красные сафьяновые сапоги. Свою предвыборную речь Ставр построил грамотно — сначала произнес несколько общих фраз на тему внешней политики, поругал псковичей, Казимира и московского князя, потом перешел к более насущным проблемам. Напомнил жителям Неревского конца о том, что их мостовая не ремонтировалась аж с 1236 года, и это несмотря на все обещания городских властей, а уж он-то, боярин Ставр, эту мостовую враз починит — уж и лес привезен, на Ивановском вымоле лежит, сохнет, неверующие могут хоть сейчас сходить и убедиться. Кроме того, жителям Неревского конца (видимо, они пока и составляли основу электората боярина) был обещан водопровод из деревянных труб и дождевая канализация. Все обещания Ставра — как, впрочем, и его политических конкурентов — были весьма конкретны — пустых слов, типа «молодым — работу, старикам — заботу», слышно не было. Или сам боярин был такой умный, или его спичрайтеры. В общем, общался с электоратом боярин Ставр очень толково. Олегу понравилось.