Андрей Посняков - Шпага Софийского дома

— К вечеру ждите, — простился Олег Иваныч, зашагал все быстрее вдоль по Славной, прошел воротную башню, кивнул стражам, словно знакомцам давним, — те ответили, еще бы не ответить: прикормлены не так давно были — пивом да медом стоялым угощал их, теперь издалека здоровались.

Вот и мостик, поворот, овражек — с разбега его — опа! Прямо в лужу, да черт с ней, все равно к вечеру дождь будет. А вот и шалашик.

— Эй, дедко, буди оглоедов!

Хороша, быстра лодка, ловко гребут оглоеды, Мишаня с Кудином, внуки Евфимиевы. Ходко плывут, берега — так и летят, не успел Олег оглянуться — а уж и мост показался, да все ближе, ближе…

Эх, хорошо! Есть дело — важное, нужное — не только Феофилакту, бери больше — Новгороду — азартное, есть, даже, тьфу-тьфу, любимая… Эх, Софья, боярыня-краса! Есть жизнь… Жизнь — не прозябание мерзостное! Господи, спасибо тебе!

Впрочем, некогда было Олегу Иванычу особо в эмоции погружаться. Улыбнулся, отмахнулся рукой — думал. Сидел на скамье, в мысли мудрые погруженный. «Московитов» да «литовцев» рассовал сегодня по коробам, пока только примерно, но и то — дело. Остались еще еретики — стригольники да «жидовчины». Кто это такие — Олег Иваныч пока ни сном ни духом не ведал, однако наказ Феофилактов строг был: «особливо этих»! Кои супротив Святой Троицы да супротив веры православной и служителей ее ревностных. Типа самого Феофилакта. Да тут у них все такие — щуки зубастые, что Феофилакт, что Пимен-ключник, что сам владыка Иона. На Пимена с Ионой тоже надо было компромата накопать, о том Феофилакт просил тщательно, прямо имен не называл, змей многоопытный, но и так было понятно. Гришаню к этим делам Олег не хотел приплетать — молод еще, а вот пономарь с церкви Святого Михаила — это то, что надо! Уж больно удобно место у церкви. Для святых отцов удобно и служек их. На краю стороны Софийской, стену городскую с крыльца видать, но и от двора владычного рукой подать: выбрался из Детинца, Земляной город прошел, через вал, через Новинку перевалил, и шуруй себе прямо по пустынной Прусской. Везде в Новгороде боярские усадьбы стояли, на разных улицах, но Прусскую — издревле повелось — любили бояре особливо. Там и строились, кому везло. Тут и церковь — давай, замаливай грехи, коли есть, а коли нету — так свечку кому поставь. И лишних глаз нету — все на владычном дворе остались. Очень удобно с Господом пообщаться! А это дело для местных людей — важное, Олег Иваныч то давно просек и даже сам как-то проникся. Вообще, привыкать потихоньку начал к средневековой жизни. Чего греха таить — нравилось ему. Нравился Новгород, и люди новгородские, и обычаи их. Да обычаи-то не сильно от современных российских отличались. Те же олигархи, тот же электорат, те же выборы. Только что телевидения нет, слава те, господи! А насчет службы — так и она почти ничем не отличалась от того, чем Олег Иваныч всю жизнь занимался. «Закон об оперативно-розыскной деятельности» в действии! Люди Феофилактовы подчинялись Олегу беспрекословно — уважали — чуяли знающего специалиста, да и сам игумен, когда наезжал внезапно да просматривал Олеговы записи, нет-нет да и усмехался понимающе, видно было — доволен. Да и чему ж ему недовольным-то быть? Профессионал — он и в Африке профессионал, тем более в Новгородской республике!

А какие прекрасные вещи окружали Олега Иваныча! Чудо — а не вещи! Кресло так кресло — мягко, удобно, усидчиво, не какая-нибудь там крутящаяся офисная фигня. Одежка натуральная, льняная, в жару в такой не жарко, в холод не холодно, сапоги — куда там «Рибоку»! А еда! А напитки! Никогда Олег Иваныч так вкусно не ел, не пил так сладко, даже в пост. Рыба — белорыбица, красная, осетровая, селедка ганзейская — во рту тает, да с лучком, да с маслицем, мясо — сочное, аж стекает по подбородку, пироги на торгу — с чем душа пожелает, с корочкой, хрустящие, мимо идешь — купишь, не удержишься, а уж квасы хмельные малиновые, пиво немецкое, мальвазея, меды стоялые, березовица пьяная… ох уж эта березовица. Хватанул как-то в корчме полкружки — кинулся к гуслярам, «Дым над водой» пытался на гуслях изобразить, не получилось — слуха-то отродясь не было, хоть меломан — с детства тяжелый рок собирал, динозавров, типа «Дип Перпл», «Блэк Саббат», «Назарет». Да и попеть любил всласть, особливо когда выпьет — хоть ни слуха, ни голоса… А вот уж — раззудись, душа!

— С тобой идем, Олег Иваныч, али тута?

Во! Задумался, не заметил, как и приплыли. Ткнулись носом у моста в вымол.

Подумав, не стал брать с собой оглоедов — уж больно приметные — да и недалеко тут, велел у моста ждать, сам же вышел, к Детинцу направился, шаг прибавив, — дождик-то накрапывал уже, черт такой.

Гришаня встретил радостно, на шею кинулся — гость такой! Угостил пивом — цельная бочка под столом стояла — хоть и запретил ему Феофилакт пиво пить шестнадцать дней, так дни те давно прошли.

Выпили. Гриша посмотрел на гостя лукаво, улыбнулся, помолчал, потом спросил ни с того ни с сего:

— Чего ж ты не женишься, Олег Иваныч?

Олег Иваныч пивом поперхнулся. Это с какой радости ему жениться-то? Был уже печальный опыт, спасибо. Зачем ему жена-то? Обед Пафнутий и так приготовит — пальчики оближешь, а ежели насчет секса… или, как тут говаривали, «утех плотских»… так вертепы да бани на что? Девки там на любой вкус — ласковые да в любви умелые! Только плати, а нечем платить, так и так обслужат, за спасибо, — чего ж хорошему человеку не услужить?

Вот хоть позавчера. Сидел Олег Иваныч себе дома, на Ильинской, к вечеру уж так заработался — голова, словно котел, загудела. От дел оторвавшись, посмотрел в окно — ах и вечер — теплый, тихий, душевный — чего ж взаперти-то сидеть, пойти, что ли, развеяться? На танцы сходить, в клуб местный… Ну, клубов, конечно, не было, было нечто вроде: корчмы уличанские, где жители улицы собирались частенько, вскладчину пиво варили. Вот и третьего дня староста Ильинский к Олег Иванычу на усадьбу явился, насчет взноса на пиво. Мол, проставляйся, человек служилый! А Олег Иваныч и рад. Деньжат кинул щедро — благо, Феофилакт не жадничал… Корчма не так и далеко была, на Ильинской, кварталах в двух… Пафнутий с Акинфием идти отказались — годы не те, — а оглоеды на реке рыбу ловили… Ну, и черт с ними. Плюнул Олег Иваныч, кафтан надел лазоревый — и в корчму. С улицы уже музыка слышна была — гусли, свирели, бубны, голоса девичьи.

Юность ранняя Олег Иванычу вспомнилась, деревня — как, «тридцать третьего» портвешку в кустах тяпнув, ходили с друзьями-обормотами на танцы. Эх, раззудись, душа! Правда, завтра работы много…

Ну ладно — маленько посидеть — да спать.

Маленько… Куда там — маленько. К утру только домой приперся!

Поначалу все чинно-благородно было. Вошел Олег Иваныч, на иконы перекрестясь, поклонился степенно. Познакомился. Ничего мужики оказались. Все свои, с Ильинской улицы. Панфил, Неждан, Геронтий. Игнат, староста. Он Олега Иваныча и представил, впрочем, чего уж представлять было — знали уж все о новом человеке софийском. Ну, одно дело знать — другое ближе знакомство свести.