Андрей Посняков - Шпага Софийского дома

Вокруг одуряюще пахли яблоневые сады, птицы что-то пели в зеленом узорочье листьев, по обочинам мостовой пробивались средь многотравья лиловые цветы колокольчиков.

Не доезжая Новинки, возок остановился, выбежавший вперед слуга быстро распахнул ворота. Не маленькая усадьба у Софьи! Богатая — каменные палаты, терем узорчатый, амбаров число превеликое, двор дубовыми плахами вымощен, выметен начисто — видно, следит боярыня за хозяйством, не лентяйствует, как иные.

Угол Новинки и Прусской — запомнил адресок Олег Иваныч, усмехнулся про себя, хорошо усмехнулся, по-доброму, надеждами тешась.

Оглоеды ждали у лодки.

Эх, как хорошо все складывается! — глядя в свинцовые воды Волхова, думал Олег Иваныч. — Глядишь, и с Софьей повезет. Только не накаркать бы.

С Волховского моста на лодку пристально смотрели двое. Один — одет богато, в плаще темно-зеленом — боярин Ставр, а вот другой… Мелкий, угодливый, все на Олега указывал да мелко тряс козлиной своей бородою. Ой, накаркал-таки Олег Иваныч, ой, накаркал!

Проводив лодку с Олегом взглядом, боярин бросил козлобородому мелкую монету и, вскочив в седло вороного коня, подведенного расторопным холопом, вскачь помчался на Торг.

Поднявшийся ветер уносил к югу разорванные остатки туч. Темнело. На Волхове поднимались волны.

Ой, накаркал Олег Иваныч…

Олег Иваныч поднялся поутру рано — только что показавшееся из-за городских стен солнце, сонное, смурное, оранжево-красное, еще не успело войти в полную силу, не налилось еще ослепительным золотым жаром, не парило, не слепило глаза окаянно. Тихо вокруг было. Тихо, свежо и по-утреннему прозрачно.

Надев лучший кафтан — надо бы сегодня заглянуть на владычный двор, а туда худо одеваться негоже, — Олег Иваныч перекусил вчерашним пирогом с красной рыбкой, выкушал полчашки икры, запил малиновым кваском и, перекрестившись на иконы в углу, велел Пафнутию седлать коня. Хоть и никакой пока был наездник Олег Иваныч, однако положение обязывало — неча пехом шастать, словно шпынь ненадобный. Пафнутий специально подобрал смирного каурого конька — чтоб не расшибся хозяин с непривычки. Заседлал, расчесал гриву щеткой — хоть куда конек получился, не хуже других, правда, сонливый малость, ну да быстрота — она не всегда к спеху бывает.

Взгромоздившись в седло, Олег Иваныч милостиво кивнул Пафнутию и, осторожненько выехав со двора, мелкой неспешной рысью поскакал по Славной улице в сторону Большой Московской дороги. Хорошо скакалось Олегу, славно! И то — это ж не к прокурору с ранья нестись просроченные дела продлевать пачками. Нет — тут сам себе хозяин. Ну, почти… Помахивая плеточкой, кланялся Олег Иваныч знакомым купцам, шествующим на торжище, вежливо здоровался с мастеровым людом, кивал народу помельче — квасным торговцам да разносчикам, Максюте-пирожнику кивнул на особицу — угодил Максюта вчерашними пирогами — грибниками да рыбниками, вон и с утра Олег остатками лакомился — вкусно! Пирожник ухмыльнулся польщенно, поклонился низехонько, приглашал за пирогами захаживать. Ну да до того ли Олегу Иванычу? Будет он самолично за пирогами захаживать, как же! Пафнутия пошлет иль оглоедов. А пироги у Максюты действительно замечательные — прямо во рту тают.

Не доезжая Торга, Олег Иваныч свернул на Пробойную. Солнце уже поднялось, пожелтело, ухмылялось въедливо — ужо, мол, к обеду пожарю, ждите! Народу на улицах встречалось все больше, уже и не только торговцы-разносчики-мастеровые, но и поважнее люди попадались — купцы Ивановской сотни, что с немцами да шведами торговали, и даже полтора боярина на пути встретилось. Полтора — это потому как с одним-то боярином самолично раскланялся Олег Иваныч, а вот с другим… А вот с другим — другая штука вышла. Видел тот боярин очень хорошо Феофилактова человека служилого, однако сам не показывался — средь яблонь хоронился-прятался за оградою усадьбы своей собственной, что на пути Олега оказалася, — на улице Пробойной, не доходя Федоровского ручья. Рядом с боярином, средь листвы густой, и второй скрывался — старый знакомец — плюгавый такой мужичонка с бороденкой козлиной. Все кивал в Олегову сторону да знай нашептывал что-то боярину, покуда не скрылся Олег Иваныч из виду, за ручей проехавши. Отошел тогда боярин от ограды, почесал бородку щегольскую, задумался. Красив был боярин, лицом пригож и собою статен, одно плохое — глаза: серо-голубые да неживые какие-то, словно у снулой рыбы, так на людей смотрят, вроде и нет их тут, людей-то. Нехорошие глаза были у боярина, словно бы оловянные, да и душа, надо сказать, глазам вполне соответствовала.

Миновав длинные стены боярской усадьбы, Олег Иваныч переехал по мостику Федоровский ручей и оказался на Большой Московской дороге — главной улице Плотницкого конца, населенного мастеровым людом. Разные были мастеровые — кузнецы-бронники-щитники — у кого одна кузня да курная избенка, а у кого и хоромины под стать боярским. Кто клиента-заказчика ждать замучится, а к кому и в очередь выстраиваются, сделай, мол, мастер-ста, а уж за нами не заржавеет. К таким-то мастерам и относился оружейник Анкудеев Никита. Не просто Никита — Никита Тимофеевич! Мастер был знатный, кудесник, а не мастер, по словам ганзейцев, — пока был еще их двор на Новеграде — ничуть не хуже мастеров нюрнбергских Никита Анкудеев был, не хуже, а может, еще и получше. Усадьба его на Щитной улице — еловыми бревнами мощена, тыном крепким ограждена. Две кузни, амбары. Изба — не изба, хоромы двухэтажные, каменные. Как трудился Никита — так и жил, вот уж кому по труду и честь. Три дочки у мастера — о том знал Олег — за важных людей замуж выданы, хоть не за бояр, да за «житьих», не за шильников каких ненадобных, у кого шиш в кармане да вошь на аркане.

Перед воротами спешился Олег Иваныч, постучал вежливо. Да его уж и так заметили — распахнули ворота, ученик-служка конька каурого под уздцы взял, отвел к конюшне, овсом потчевал. Сам хозяин из кузни вышел — кому надо, знали уже в Новгороде Олега Иваныча — фартук одернул, в поклоне склонился, кивнул помощникам — притащили кваску ледяного. Поклонился и гость, испил кваску, похвалил, о здоровье сведался, потом и к делу…

Усмехнулся в усы Никита-Мастер, самолично вручил заказанное — «в гишпаньских землях эспадой прозываемую». Руки за спину заложил, прищурился хитровато — как-то оценят его рукоделие?

Одного взгляда хватило Олегу Иванычу, чтоб восхищенно присвистнуть. Не шпага получилась — птица! Легка, прочна, удобна — словно по руке его кована. Эфес узорчатый чернен, серебром тронут, клинок хладен и светл, на подошве клеймо — «Никита Анкудинъ Ковалъ». Да уж, мастерство оружейника того стоило, чтоб навек запечатленным быть. Хоть и недешево обошлась Олегу шпага — да уж тут тот случай, когда никаких денег не жаль.