Юрий Иванович - Война с кентаврами

– А-а… нас все встретят?

– Да как бы положено. Хотя Анастасия уже не раз держала супруга возле себя в ночное время и никуда не отпускала. Потом мне заявляла с детской искренностью: «Папа, вы представляете, Гривин хотел куда-то мчаться сломя голову! Хорошо, что я ему напомнила: три удара колокола не звучало». А? Какова невестка? Кстати: три удара – это общая тревога… О! Сенешаль уже на ногах! Обогнал нас бегом по параллельному коридору. Хе-хе! Сейчас увидим, кто еще нас соизволит поприветствовать…

– Давно здесь не был?

– Чуть меньше двух суток.

Светозаров резонно заметил:

– Так вроде не должны были соскучиться…

– Ха! А два удара? А мой голод с дальней дороги? А обещанный сюрприз? К тому же я никогда слов на ветер не бросаю. И после моих сюрпризов все страшно довольны и счастливы. И не спеши бросаться своей… сразу на шею. Ее тоже надо будет к этому моменту грамотно подготовить. Она еще кормящая мать. Так… помалкивай… пришли…

Они уже приближались к огромной двустворчатой двери, которую заблаговременно отворяли два бравых воина в гвардейских мундирах, не иначе. Открыли, с лязгом вытащили широкие парадные палаши и замерли в почетном приветствии. И как только идущий впереди Крафа перешагнул невидимую линию порога, уже стоявший чуть в стороне сенешаль грохнул своим посохом об пол и забасил, словно паровозный гудок:

– Его величество…

Но был бесцеремонно прерван простым прикосновением руки к плечу и брошенной на ходу фразой:

– Спасибо, Келлер! Я тут только поужинать заскочил, поэтому обойдемся без всяких церемоний. И выпроводи из зала всех посторонних.

Обеденный зал, длиннющий и в общем стиле дворцового комплекса, вместил бы в себя тысячу пирующих, но сейчас там стоял только один стол, человек на сорок, который прислуга и лакеи спешно заканчивали уставлять блюдами. Пока до него дошли, посреди зала путь пересек тот самый, хорошо знакомый по фотографиям мужчина, в довольно скромной для императора повседневной одежде. Он встретил отца сердечным восклицанием:

– Мы тебя ждали намного раньше! – и после коротких объятий пошел рядом, косясь на прикрытого шарфом рыцаря. – Кстати, ты там Настеньке какие-то намеки делал по поводу сюрприза…

– Ну и что? – проворчал отец. – Ей обещал, с ней и разбираться буду. А ты чего встреваешь? Или хочешь за меня заступиться?

Гривин даже головой на ходу дернул:

– Так ты пошутил?..

И по нему было видно, что защищать папочку он не слишком будет торопиться. Скорей собой обеспокоился:

– У Настуси и так плохое настроение целый день…

– Вот пусть муж ее и развлекает! – припечатал Трибун Решающий, подошел к столу, а вернее, к почетным местам возле него, и деловито уперся ладонью в грудь Светозарова, иначе тот так бы и двигался, прикипев взглядом к императрице. – Постой пару минут, а?

Придворные разбегались из зала вместе со слугами, так что возле стола троих мужчин встречала только одна женщина. Оставалось лишь удивляться, насколько изящно, гармонично и стильно она была одета. Анастасия выглядела лучше любой красавицы.

Императрица жеманно сделала книксен, расставила ладошки и без всякого смущения соврала:

– А мы только из-за стола встали, собрались на вечернюю прогулку в сад. – Мгновение подумала и добавила: – Но мы с удовольствием составим тебе компанию за столом.

Ну да, как бы она иначе объяснила такое быстрое одевание и приведение себя в порядок? Или тут присутствовала некая магия? К тому же лишний раз поужинать для «молодой» матери совсем не вредно. С такой фигуркой только и быть… императрицей.

Свекор сделал вид, что поверил в ложь, и от всей души заулыбался:

– Я знал, что вы самое вкусненькое мне оставите. Так что… – уже шагнув к своему стулу, который скорей походил на трон, резко остановился: – Ах да, чуть не забыл… По поводу небольшого сюрприза для тебя. Ты готова, Анастасия?

Та нахмурилась и стала внимательно осматривать как свекра, так и стоящего истуканом, задрапированного в плащ и белый шарф рыцаря. Потом в недоумении пожала плечиками:

– А как надо готовиться?

– Хороший вопрос, – кивнул Крафа. – И я тебе сейчас на него отвечу. Вот ты себя знаешь хорошо и всегда утверждала, что невозмутимее тебя нет. Да оно и понятно, только женщина с холодной решимостью и бесстрашным сердцем сумеет завоевать любовь самого императора и женить на себе.

Анастасия дернула уголком губ, шевельнула бровями и создала на лице выражение, которое можно было бы назвать «Терпеливая ирония». И промолчала. Зато Гегемон довольно хмыкнул:

– Вот сейчас мы тебя и проверим еще раз. Посмотрим, насколько ты умеешь сдерживать волнение и насколько спокойно воспримешь мой сюрприз. Готова?

Картинка изменилась и теперь называлась: «Утомили! Немедленно отправляюсь спать!» И только наблюдая за этими изменениями лица, которые говорили о необычайном артистизме императрицы, становилось понятно, как она беззвучно может сотворить со своим собеседником что угодно. То ли довести до белого каления или сумасшествия, то ли одарить счастьем, гордостью за себя и прочими моральными дивидендами. Также стало ясно, что глядящий на нее с восторгом император будет выполнять волю своей супруги еще раньше, чем из ее уст раздастся хоть единое слово.

Один поток сознания графа Дина отключился, ожидая только команды для ног: «Отправиться к матери!» А второй поток что-то там пытался еще осмыслить и классифицировать увиденное:

«Таких людей, с такой выразительной мимикой – не существует в природе. И раньше мать такой не была… я бы обязательно помнил! Может, это и в самом деле не она?» – так что еще и сомнение не давало ногам двигаться.

А представление продолжалось:

– Хотелось мне вначале другой сюрприз устроить и познакомить тебя с одной молодой женщиной, которая стала членом нашей семьи, а этого – во вторую очередь определить, но так уж получилось, подарки поменялись местами. Да уж, судьба! – Короткая пауза, и: – Он твой, Анастасия! – пафосно изрек Гегемон и обеими руками указал на своего замершего, теперь уже стопроцентного союзника: – Забирай его!

Во время паузы личико императрицы говорило: «Что за дурацкие шутки!», тогда как вслух прозвучали иные слова:

– У нас рабство запрещено!

– Этот мужчина несколько для иных целей, – последовало вкрадчивое разъяснение.

– Но я люблю твоего сына, другой мне не нужен!

– А я уверен, что ты будешь теперь и его любить, и моего сына!

И опять пауза, во время которой Гривин приблизился к своей жене и обнял ее одной рукой за плечи. Как бы говоря: «Не бойся, я с тобой! И ты ведь знаешь моего папочку… он никак не станет тебя обижать…» И вот теперь на лице завороженно, словно в каком-то предчувствии замершей женщины замелькал целый калейдоскоп масок, на который нельзя было смотреть без внутреннего трепета и подспудного страха. Именно страха, потому что люди умеют скрывать свои эмоции, а она не умела. Ну, по крайней мере, не всегда умела. И каждую мысль можно было прочитать без особого труда и с кристальной ясностью.