Никита Баранов - Иномирец

Караванщик пропустил вперед Виктора, а Йормлинг остался стоять снаружи. Видимо, гордость не позволяла ему здороваться с кем-то из его бывшей братии.

Келья оказалась на удивление просторной и богатой. В самом ее центре стоял большой металлический стол, заваленный свитками и перьями. Шкафы возле стен изобиловали разномастными книгами, а с потолка свисала явно недешевая посеребренная люстра.

Посреди всего этого ансамбля на низком стуле восседал и сам хозяин кельи. Он встал и вплотную подошел к своим гостям. Виктор отметил тонкий вкус епископа: в своих белых обтягивающих штанах и красном, вышитым золотом мундире он походил на английского солдата ХVI – ХVII веков. Лицо его казалось добрым, но явно неухоженным: растрепанные волосы свисали до самых плеч, а борода и усы доставали почти до живота. Вытянувшись по струнке перед Грокотухом, он приветливо улыбнулся и пожал караванщику руку. Потом перевел взгляд на Виктора и спросил:

– Могу ли я узнать, кого ты привел ко мне?

Грокотух ухмыльнулся и гордо выпалил:

– Конечно, ваше преосвященство, не смею таить: я приводить к вам Викферта. Даже не сомневаться, он приходить к нам из другого мира. Его сюда приводить некто Лагош. И имя это казаться мне странно знакомым…

– Вы только сразу не прогоняйте меня, – встрял Виктор. – Это правда. В своем мире я был столь стар и болен, что планировал спокойно умереть в ближайшее время, но Лагош предложил мне попасть сюда, а заодно омолодиться. Первым делом я встретил моего нового друга – Грокотуха, – он и довез меня до Авельона. И вот я стою перед вами. Вы пожете мне?

Клод Люций задумчиво оглядел Виктора и отошел к своему столу. Раскидав в разные стороны свитки, он отыскал небольшую круглую кнопку и со скрипом надавил на нее, после чего произнес:

– Это ты правильно сделал, мой серокожий друг, что привел пришельца сразу ко мне. Кто же кроме меня сумеет помочь ему? Правильно. Никто.

В голову Виктора почему-то вдруг закрались сомнения. Появилось необъяснимое желание бежать. Бежать как можно дальше, не оглядываясь. Убеждая себя в собственной глупости, он посмотрел в глаза Грокотуха, надеясь увидеть там поддержку, но в них не осталось ничего доброго. Лицо пепельника исказилось довольной гримасой, когда епископ вдруг неприятно расхохотался, а в келью вломились трое вооруженных солдат.

– Взять его! – повелел Клод Люций, и один из стражников незамедлительно ударил Виктора в живот кулаком, облаченным в латную перчатку, после чего повалил на пол. В глазах все задвоилось, а от резкой боли захотелось выплюнуть собственные легкие.

Солдаты скрутили Виктора и нацепили на него кандалы. Епископ порылся в своем личном сундуке и, достав из него увесистый мешок, бросил его Грокотуху. Иномирец догадался по звону, что внутри бряцали монеты. Караванщик, откланявшись присутствующим, поспешно засеменил к выходу. И Виктор, повернув в его сторону голову, успел заметить безразлично стоящую за порогом фигуру Йормлинга. Наемник, словно сожалея, отвел взгляд и удалился вслед за пепельником.

А епископ, приподняв Виктора за плечи, вдруг задал вопрос, ответ на который если и был известен, то только одному Лагошу:

– Ну, пришелец, не смей мне лгать: где спряталась твоя чертовка-сообщница?

– Что?!

За этим последовал мощный удар ногой по голове. Мир померк, и уже в который раз за эту неделю Виктор погрузился во мрак беспамятства.

Казалось, что череп вот-вот взорвется от напряжения и разлетится на мириады раскаленных добела осколков. Сознание разрывали на части жуткие кошмары: чудовищные монстры, мрачные темные помещения, призраки прошлого и настоящего… Голова неимоверно болела, и Виктор прекрасно ощущал всю полноту боли даже сквозь сон, из которого он все никак не мог выпасть обратно в реальность. Сновидения приходили снова и снова, начинались откуда-то с середины и никогда не доходили до конца, незаметно перетекая в совершенно иные сюжеты. Разум Виктора метался по разным углам закромов своих страхов, испытывая чувства, которые он давным-давно посчитал безнадежно утерянными в пучине мыслей, идей и воспоминаний.

Пару раз все-таки удавалось прийти в себя, но лишь на несколько мгновений. Ни единожды не получилось приподнять веки даже на полсантиметра, так что место нахождения Виктора оставалось для него тайной. Во время кратких пробуждений ощущался холодный противный сквозняк, до мурашек обволакивающий вспотевшее тело. Бил озноб, что могло объясняться внезапно нахлынувшим жаром.

Однажды сквозь дрему послышался чей-то голос, но слова были едва слышны, так что Виктору не удалось разобрать даже пол говорившего. Возможно, это Клод Люций безуспешно пробовал привести в чувство своего заключенного. Может, решил поразвлечься Лагош. Или Лиза вдруг попыталась вырваться из бездны памяти и вывести своего возлюбленного на свет бодрствования.

Вскоре эта загадка разгадалась сама собой, когда Виктор почувствовал полное пробуждение, а вместе с ним и лютую головную боль. Он с трудом раскрыл глаза и огляделся. Его привязали крепкими ремнями с хитроумными карабинами и защелками к холодной металлической кровати без единого намека на постельное белье. Помещение, в котором находился Виктор, вне всяких сомнений, было тюремной камерой, причем столь малой, что, кроме железной койки, здесь не поместился бы ни один предмет. Каменные неотесанные стены визуально еще сильнее уменьшали свободное пространство, а отсутствие света внутри камеры угнетало больше всего. Неподалеку, за решеткой, скудно освещал коридор одинокий факел на стене.

Виктор не сразу заметил, что рядом с кроватью, прямо на полу, кто-то сидит, поджав под себя ноги. Сокамерником оказался худощавый и побитый мужчина лет сорока на вид. Из одежды на нем был лишь рваный льняной балахон да блестели стальные кандалы на ногах, а его длинные растрепанные волосы и бороду брили в последний раз явно не меньше года назад. Кожа мужчины была покрыта огромными гематомами, многочисленными ссадинами и порезами. Ноги, судя по их форме, были неоднократно сломаны без последующего вправления костей на должное место.

– Жестоко они с тобой, – выдавил из себя Виктор. – Это ведь те ребята – инквизиторы, да?

Сокамерник очнулся ото сна и резко вскочил. Огляделся по сторонам, истерически размахивая руками, после чего поглядел на Виктора, устыдился своих действий и успокоился. Подойдя поближе и присев на край кровати, сказал:

– Ну не лично епископ конечно же. Ему до столь мелкой шушеры, как я, нет никакого дела. Ты понимаешь, о чем я? Понимаешь?

Виктор кивнул. Голос собеседника дрожал, что нагоняло страх, отчего спорить с сокамерником не было никакого желания.