Никита Баранов - Иномирец

– Я надеюсь, – продолжал человек в капюшоне, – что ты проявишь благоразумие и прольешь наконец свет на все то, что сейчас творится. На вашу эпидемию. На вашу чуму.

– П-прошу прощения, господин, но я и понятия не имею, о чем речь. Раз уж вы знаете, откуда я, то почему бы просто не задать мне несколько вопросов, к примеру, за чашечкой чая? Я таить ничего не стану. У меня нет никаких секретов. Никаких законов я не нарушал вроде бы, так что скрываться от властей тоже смысла не вижу. Уважаемый, давайте просто…

– Я не разрешал тебе говорить, Викферт. И позволь по порядку. Меня зовут… Палач, и большего тебе знать не нужно. Если будет необходимо, я разрежу тебя на мириады окровавленных кусочков, но ты останешься жив и расскажешь мне все, лишь бы я прикончил тебя как можно быстрее и безболезненнее. Клянусь, если мне придется вырвать твои глаза и положить их в разные части комнаты, то ты будешь видеть нас с двух разных сторон, испытывая при этом чудовищные мучения.

Виктор с трудом проглотил подступивший к горлу комок. На языке вертелось множество слов, но ни одно из них произносить не было ни малейшего желания. Заключенный почувствовал себя загнанным в угол зверем без возможности отступления. Если двигаться, то только вперед. А каким способом – уже иной вопрос, хоть вариантов виделось не так много. Виктор решил, что будет акцентировать внимание на дипломатии, пытаясь свести насилие на нет. Ну а если дело все-таки дойдет до кровопролития, то в рукаве землянина еще оставался один огненный козырь.

– Заметь, – продолжал Палач, – ты стоишь передо мной без оков и кандалов. Ты не сидишь привязанный к стулу и не вопишь от боли. А это значит, что у тебя есть все шансы остаться целым и невредимым. И – да, только попробуй что-нибудь зажечь своими пальчиками, и я вырву из плеч твои руки. Кроме того, те чернила, которыми на твоей шее выжжены имя и номер, обладают чудесными свойствами: они, попадая в кровь, почти полностью блокируют любую магию внутри тебя. А если все-таки захочешь попробовать, то ты просто-напросто сожжешь себе пальцы.

Надежда кого-нибудь воспламенить рухнула в одно мгновение. Виктор раздосадованно выругался, что не осталось незамеченным Палачом:

– Я так и знал. Ну сам понимаешь, переговоры – штука тонкая, к ней надо готовиться заранее. Хотя в твоем случае к подобному подготовиться просто невозможно. Хм…

Палач поставил посреди комнаты железный табурет и жестом предложил Виктору на него присесть. Заключенный недоверчиво оглядел сиденье и, не заметив никакого подвоха, медленно уселся напротив своего дознавателя. Сам же Палач не пожелал находиться в поле зрения жертвы, а потому встал у Виктора за спиной и, выждав еще одну мучительную паузу, перешел к допросу:

– Назови мне свое полное имя и место рождения. И я еще раз напоминаю обо всех благоприятных условиях, располагающих к прямоте и правде. От жестокой и кровавой смерти тебя отделяет всего одна невинная маленькая ложь.

Виктор облизал пересохшие губы, поморщился от боли в нижней челюсти – видимо, кто-то его бил в то время, как он находился без сознания, – и ответил:

– Викферт – это имя, данное мне Грокотухом. Ну тем пепельником, что привел меня в ваш чертог. Он сказал, что так будет лучше и люди на улицах не станут чураться экзотического для вашего мира имени. На самом деле меня зовут Виктор Евгеньевич Богданов, и родом я с Земли. Земля – это мой мир, моя планета. Я прожил там всю свою жизнь и был уже готов умереть, но Лагош помог переместиться сюда, да еще и омолодил на много десятков лет.

– С этого момента подробнее, – приказал Палач. – Кто такой этот Лагош и зачем он перенес тебя сюда? Кто он, чародей?

– Я не знаю, кто он, – пожал плечами Виктор. – Лагош чудным образом оказался в моей квартире и предложил сделку. Зачем – тоже понятия не имею. Он предложил мне… нет, не сделку. Дар. Сказал, что если я соглашусь, то получу молодость, но вернуться на Землю уже не смогу никогда. А после того самого перехода Лагош словно смеется надо мной! Он приходил ко мне во сне и издевался. Он знал, что я попаду сюда, к вам. Знал… и ничего мне не сказал… я не понимаю его мотивов.

Палач задумался. Он прошелся вдоль длинного книжного стеллажа возле дальней стены и остановился возле одной полупустующей полки. Взял ветхий фолиант, из которого почти выпадали истлевшие страницы, и, раскрыв его, вернулся к Виктору. Одной рукой Палач держал распахнутую книгу, а другой вдруг ухватился за плечо допрашиваемого, да так крепко, что Виктор взвыл от резкой боли, но, устыдившись, замолчал.

– Во имя Света, покажи мне, что скрыто в твоей печати! – провозгласил Палач, прикрывая глаза. В комнате вдруг стало гораздо светлее, а сквозняк на миг превратился в штормовой порыв. От страха Виктор захотел вскочить и убежать, не думая о последствиях, но сильная рука Палача не дала ему даже сдвинуться с места. В конце концов ветер перелистал все страницы в фолианте, и дознаватель, довольный этим, прекратил волшебное действо. Вновь потемнело, вернулся легкий сквозняк, а на пустующих страницах раскрытой книги вдруг яркими горящими чернилами стали высвечиваться какие-то слова, складывающиеся в стихотворные строфы.

– Что… что это было? – выдавил из себя Виктор. – Прошу, не убивайте, я ведь готов с вами сотрудничать, и я…

Взмахом руки Палач приказал заключенному замолчать. Как только слова перестали появляться на бумаге, дознаватель громко, четко и с расстановкой прочитал:

– «Узреть мимоходом, что скрыто от взгляда. Услышать беззвучного грома раскат. Лихой и желанной казалась награда, и нет уже больше дороги назад. Свободе поддавшись, свой нюх напряги, и запах костра не замедлит явиться. Не будет друзей, разойдутся враги – лишь надо железным богам поклониться». Запоминай, Век-тар Ев-гень-е-вич, это твой ключик к пониманию.

После этих слов Палач захлопнул книгу и, на удивление небрежно отбросив ее в сторону, вернулся на прежнее место – за спину к допрашиваемому.

– И… и что это? – спросил Виктор, еще раз прокручивая в голове непонятный стих. – Что за поэзия? Я, честно говоря, впервые слышу эти строки.

– Знаешь ли ты, что такое печать? Нет, не та печать, которой скрепляют конверт или подтверждают официальность ценных бумаг, а та печать, что у тебя в сердце.

– Не понимаю, о чем речь? Как на сердце может быть какая-то печать?

– Она не физическая, а, пожалуй, больше похожая на невидимую метку, узреть которую можно лишь при помощи силы Света или… кхм… магии. По сути дела, такая есть у каждого живого существа, и с рождения она остается абсолютно пустой, ожидающей своего предначертания. Большинство так и не узнает о существовании оной до конца своей жизни. Но тебе повезло – я только что прочитал твою печать, иномирец. Этот проказник Лагош оставил на память небольшую загадку.