Варди Соларстейн - Финская руна

Вокруг царила ночь, лишь едва вошедшая в фазу старения Луна заливала лес своим мертвенно-белым светом. Вновь проагукал что-то невнятное из глубин чащи заумный филин. Славка все так же стоял посреди кладбища, но что-то вокруг него неуловимо изменилось. Викторов отметил, что могил стало не так много, как ему показалось, когда он впервые вышел на этот погост. Постояв без резких движений некоторое время и придя в себя после феерического шоу с магией, чутко прислушиваясь к звукам ночного леса, Славка начал пятиться к краю кладбища, лихорадочно вспоминая, каким путем он сюда пришел. Только что пережитый спор древних колдуна и ведьмы рациональным сознанием воспринимался как необязательный к глубокому осмыслению бред, вроде посещения психоделического фильма ужасов, после которого остается долго не исчезающий осадок первобытного страха, призванного из глубин подсознания качественным видеорядом и берущей за душу аудиодорожкой. Славка много раз слышал байки про белого финна, варящего свой никогда не закипающий чай на берегу Сумма-йоки, про поющий дот, в котором гарнизон в глухую полночь дружно поет финские песни. Но он не воспринимал их всерьез, считая частью новообразованной мифологии, привязанной к этой многострадальной местности.

Отмахнувшись от всего сказочного, Славка достал мобильный телефон и попытался определить направление к своей машине, которую он оставил на обочине дороги в нескольких километрах от кладбища. Коннект отсутствовал. Аппарат работал, но наотрез отказывался показывать на карте местоположение нашего героя. Славка и не думал расстраиваться, у него всегда наличествовал запасной вариант. Мигом из заплечного легкого рюкзачка он вытащил компас, откинул крышку, посветил фонариком, чтобы люминофор на отметках светил поярче, и вгляделся в стрелку. Через несколько минут с яростным чертыханием компас отправился туда, откуда он и появился, в рюкзак — стрелка без конца блуждала по всему циферблату. По-видимому, Славка напоролся на одну из многочисленных магнитных аномалий, которыми из-за железистых руд богата земля Карелии и Карельского перешейка.

Отсутствие работающих приборов, позволяющих ориентироваться на местности, Славку если и смутило, то незначительно. В большей степени его такая ситуация просто разозлила. Привидевшийся морок с колдунами наш осквернитель кладбищенского покоя в легкую списал на разыгравшуюся фантазию и легкий гипноз, наведенный на него гадалкой. Викторов знавал людей, которые после дозы местных «волшебных» грибочков рассказывали такие эпосы, что можно было писать сценарии для фильмов, поэтому произошедшее не принял всерьез, будучи реалистом.

Он рассчитывал, что с трудом, но сможет и самостоятельно вернуться по своим следам, подсвечивая под ноги фонариком. Другой вариант все равно отсутствовал, не сидеть же в сосняке рядом с кладбищем всю ночь?

Наш путешественник посчитал, что два километра по ночному лесу все-таки не десять и даже не пять. Он просто не сумеет настолько сильно отклониться. Тут главное наметить себе любые возможные ориентиры и просто двигаться, держа заброшенное кладбище у себя за спиной. Да и на земле должны были еще оставаться следы от ботинок. Славка бодро пошел к выходу с этого жуткого места, вызывающего столь реальные видения даже без прямого употребления способствующих такому эффекту веществ, вроде так разрекламированных сушеных финских мухоморов. К его глубочайшему удивлению, на границе кладбища, там, где Славка в него входил, не оказалось ровно никаких следов! Трава стояла ровно, мох нигде не был примят, будто никто не то что за день, за последнюю неделю здесь не приминал ногой своей зеленый ковер. Желая удостовериться, Славка повернулся лицом к могиле. «Все правильно», — подумал он. — «Именно отсюда я входил из леса. Напротив береза, за ней ельник. По бокам сосны». Вдруг Славке что-то показалось в этой картине неправильным. Он долго морщил лоб, даже потер его фонариком, и тут понял — раньше береза стояла абсолютно сухой, без единого листика на мертвом стволе, а сейчас мощная зеленая крона дерева в самой своей зрелой силе, тихо шелестела листьями при легких порывах ветра.

«Леший», — вновь подумалось Славке. — «Не иначе Хозяин леса чудить начал».

Он слышал о таких, в принципе, безобидных случаях, на которые древняя нечисть Карелии вполне еще была способна и изредка подшучивала над грибниками.

Парень развернулся, пошел прочь от кладбища, стараясь выдерживать направление по стволам деревьев. В его роду топологическим кретинизмом мужчины не страдали никогда. Он всегда мог выйти из любого леса, используя все известные знаки и приметы, а также нередко прибегая к не подводящему его даже в самой глухой чаще инстинктивному чувству направления. Вот в каменных джунглях незнакомого района Питера Славка мог и запутаться, там его верный внутренний компас иногда отказывал. Он вообще не любил болота и кладбища, которыми вполне могла одновременно считаться Северная столица. Вот что стоило Петру Первому построить город чуть западнее — на каменистом грунте? Нет, каналы тому подавай, которые все равно потом засыпали. Славка, благодаря СМИ, льющим на прошлое своей страны непрерывный поток помоев, теперь и не знал, кого он не любит больше из бывших правителей — царей-тиранов, маразматиков генсеков или пьяниц президентов. Тут средства массовой информации сильно, можно сказать, с перебором, перестарались. Даже нынешних правителей по русской привычке он не сильно жаловал, но, честно говоря, при этом будучи совершенно аполитичным человеком.

Зомбо-ящик он уже три года как не смотрел, даже обязательные для любого прогрессивного молодого человека просмотры юмористических программ забросил из-за резкой лизоблюдной и конъюнктурной позиции. Ему не нравились ни политика, ни тем более методы ее проведения в жизнь. Но он и не жил в информационном вакууме, так как более чем достаточно информации об окружающем мире к нему поступало из визуальной оценки заголовков новостных сайтов. Зато фильмы и книги о войне Викторов уважал.

Славка, по внутренним ощущениям, прошел где-то километра три, так и не встретив дороги, когда вдруг увидел полуосвещенное окно дома, внезапно будто соткавшегося из воздуха прямо за порослью небольших елочек. Наш следопыт вроде отлично помнил эту небольшой заросший участок леса, но абсолютно не мог признать находящегося здесь хутора. Вроде, когда он шел от дороги до кладбища, прошел стороной какие-то древние гранитные фундаменты, все, что осталось от чьего-то уединенного поселения в лесу. После четырех советско-финских конфликтов, а особенно Зимней и Великой Отечественной войн, по лесам остались тысячи таких печальных свидетельств прошедших по этих местам несколько раз в противоположных направлениях, выжигающих души и судьбы багровых полос войны. И ныне эти заброшенные остатки домов служат напоминанием и предупреждением последующим поколениям, но видят их только грибники да оголтелые черные следопыты, которые порой оставляют для прочих посетителей леса глубокие ямки, прикрытые мхом, чисто для ломания ног.