Леонид Кондратьев - Продавец королевств

Добрый отеческий взгляд старого Лю, повидавшего на своем веку много такого, от чего обычного обывателя вырвало бы желчью и отправило в спасительное беспамятство, ласково улыбнулся проштрафившемуся подчиненному. Тот попытался мимикрировать под цвет белых стен и почти справился с намеченной задачей.

– Плохо… К счастью, она сама вернулась в отель, вместе с новой подружкой. – Задумчиво отхлебнув уже начинающего остывать чая из своей любимой чашки, Лю загадочно прищурился, глядя куда-то сквозь нерадивого собеседника, которого он непременно накажет, но немного позже… ведь спешка в таком ответственном деле только портит слуг и рождает ненависть. – И та, проявив малоожидаемые от монашки вообще и женщины в частности навыки, первым делом выкорчевала свежеустановленную систему наблюдения.

Президентский люкс отеля «Морская жемчужина», когда-то давно видавшего другие времена, но все еще не растратившего покрытого патиной лоска элитного заведения, за каким-то дьяволом открытого в этом рассаднике порока и беззакония

Раскинувшееся на бежевом шелке простыней женское тело, эбеновыми изгибами бросающее вызов мистическому совершенству античных богинь, мерно вздымало в неглубоком тревожном дыхании идеальные холмы персей, бесстыдно угрожающие небу сосками. Вырубленные из самой тьмы, вытопленные из зеркала ночи линии тела и контуры лица, принадлежащие скорее богине, чем живому существу. Беспорядочно раскинутые по подушке волны волос и задорно выглядывающий сквозь локоны кончик уха, больше похожий на лепесток редчайшей черной лилии, предлагающей чужому взору свою неземную красоту лишь при свете луны в тишине ночи.

И если бы находящаяся рядом девушка была отравлена медом поэзии, то несомненно в ее разуме при виде раскинувшейся перед ней картины рождались бы строки, достойные пера самого Шекспира. Впрочем, стихосложение не относилось к талантам нервно меряющей шагами пространство номера сестры Анны. Совсем не относилось. Так уж было соткано нитями слепых Норн, что «белокурая бестия» германо-испанского производства, не верящая ни в черта ни в бога, виртуозно обращалась практически с любым огнестрельным оружием, великолепно водила легкий штурмовик, а при случае и легкий реактивный самолет, но вот со стихами, и уж тем более с классической литературой, у нее было очень плохо. А будь это даже не так, именно в этот момент монашка была охвачена ужасом и паникой, которые обычно уж совсем не сочетаются со взмахами тончайших крылышек робкого мотылька поэтического дара.

Еще раз подойдя к безвольно раскинувшейся на гигантской кровати Инельде, сестра Анна легким прикосновением к яремной вене проверила пульс. А после бросила взгляд на кажущееся таким невинным лицо, тихо чертыхнулась. Ведь бархат губ был полон мрака, насыщенного мрака преисподней… Испуг, охвативший монашку, был бы непонятен любому существу, которое не видело вот этой самой, наполненной чувственным призывом и негой полуулыбки, чуть приоткрытых губ с мерцающим в глубине белоснежным жемчугом… Улыбки, с которой кружащаяся в кровавом вихре дева расчленяла, резала, вырывала… Отшатнувшаяся от кровати монашка забилась в кашле, стараясь вытравить из своего разума воспоминания. Ее желудок был пуст, а на утренний звонок консьержа с предложением завтрака сестра даже чересчур поспешно ответила отказом не далее как десять минут назад.

– Что же ты за тварь-то такая? – едва слышно пробормотала себе под нос невеста Господа, неосознанным движением вынимая из потайной кобуры пистолет и вновь убирая его обратно. Девушка, в чьей крови сейчас бушевали последствия выпитых накануне коктейлей, лет эдак сто назад вполне сошедших бы за какую-то извращенную отраву, находилась в сильно неадекватном состоянии, называемом одним коротким словом «растерянность». Она, познавшая самые темные грани человеческой натуры, считала себя достаточно подготовленной к любым жизненным ситуациям и имела представление, как в них реагировать. И не суть важно, какой переплет подбросила бы судьба. Жадные лапы работорговцев, холодный скальпель охотников за органами, рушащееся бомбовым дождем небо, в котором парили героические разносчики демократии… Все это было знакомо. И хотя бы в теории убиваемо верными свинцовыми пулями.

В отличие от роскошного чернокожего тела, разметавшегося на кровати в паре шагов, сестра Анна была примерно столь же религиозна, как и представители имеющейся в городе русской мафии, воспитанные в зловещем атеистическом СССР и прошедшие службу в его же армии. А потому к своей рясе относилась сугубо как к униформе. А молитвы считала особо изощренной в своей нелепости вариацией устава. Если бы для членства в банде, а обитатели монастыря были по сути своей именно преступной группировкой, следовало бы носить на груди пентаграмму, надевать на голое тело кожаный садо-мазохистский прикид и медитировать на статую черного козла, девушка без колебаний пошла бы и на такое. Ибо в высшие и низшие силы не верила принципиально. До недавнего времени, заставившего ее приступить к очень серьезному обдумыванию своей жизни и возможного ее продолжения после того, как захлопнется крышка гроба.

– Что же ты за тварь-то такая? – в смятенных чувствах повторила невеста Господа, нарушавшая время от времени, пожалуй, все его заповеди без исключения, и принялась метаться по номеру.

«Да сама бы хотела знать», – подумала притворяющаяся все еще спящей Инельда, тоже не отличающаяся хорошим настроением. Причины своего неадекватного поведения прошлой ночью дроу вычислила практически моментально. Ей подмешали какой-то не опознанный простейшим заклятием, рефлекторно брошенным на предлагаемую пищу, наркотик! Или же распылили его в воздухе, которым она дышала. Это уже мелочи. Главное было, что она нарушила режим своей маскировки, засветившись с применением магии! А отсюда следовало несколько вариантов развития событий. Первый – устранить свидетеля. Второй – подчинить его себе. Третий, сугубо теоретический – сделать вид, будто нечего не было.

Глава гильдии убийц, являвшей собой пусть и своеобразную, но организацию, понятное дело, выбрала путь, увеличивавший ее личную мощь за счет нового подручного. И теперь старательно продумывала механизмы запугивания и контроля человеческой девушки. Сейчас она думала над деталями. Заготовку подобного шаблона, выставляющего темную эльфийку могучим порождением зла, противиться воле которого попросту невозможно, ей вдолбили еще в далекие времена учебы. Только рассчитана она была в основном на представителей наиболее примитивных племен, вроде орков или гоблинов. К тому же мужчин. А потому из спектакля, который очень скоро должен был разыграться в номере отеля, как минимум требовалось убрать эпизоды сексуального насилия. Тем более что кнута для них все равно не найти.