Екатерина Оленева - Темные воды

Ланко наблюдал, поигрывая ушами, то распрямляя их, то опуская. Ожидая реакции на трапезу.

Закончив кушать, девушка промокнула губы салфеткой. Стоило подняться из–за стола, как еда, посуда, подсвечники со свечами, плавающие в воздухе, растворились в одно мгновение.

– Я хочу видеть тех, кто занимается здесь приготовлением пищи, – заявила новоявленная хозяйка.

Домовик, втянув голову в плечи, хлопнул в ладоши. Рядом с ним возникло ещё четыре эльфа.

– Синки, Тонки, Марки, Тобби, госпожа.

Каждый из представляемых домовиков усиленно кланялся, в свой черед, втягивая ушастую голову.

– Я хочу поблагодарить вас, – не сдерживая искренней улыбки, проговорила София. – Не ела никогда ничего вкуснее вашего обеда. Спасибо!

Глаза–блюдца зажглись таким ярким светом, словно внутри черепушек странных созданий загорелась китайские фонарики. Кто–то, кажется эльфийка Синки, даже всхлипнула от переизбытка чувств.

– Синки, Тонки, Марки и Тобби счастливы, госпожа.

– И Ланко – тоже!

– Ланко! – окликнула его София. – Повремени уходить. Покажешь мне дом.

В конце комнаты с длинными, узкими, словно бойница, окнами, таилась, скрытая в ниши, едва приметная дверца. За ней начинал кружить коридор. Изгибаясь, точно неторопливая змея, он уводил вдаль. Ланко демонстрировал многочисленные библиотеки, кабинеты, ванные, каминные, бильярдные, гостевые, портретные галереи, просто галереи, гардеробные, лабораторные…

– Как выйти из дома на улицу?

– Просто пожелайте, чтобы перед вами появилась дверь, госпожа.

София повернулась к стене:

– Дверь!

Со вспышкой света образовался проём. Дверь легко распахнулась, впуская солнечный свет, яркий, желтый, ослепительный. Следом за светом ворвался запах разогретых трав и цветов.

Вернувшись в дом, девушка отыскала библиотеку. Окон в ней не было; лишь тусклый зеленоватый свет освещал ряд шкафов – хранилища вековых знаний. Дитя нового века, София почти разучилась читать книги на бумажном носителе, давно предпочитая электронный вариант, доступ к которым через сеть интернета был гораздо дешевле и проще.

Покинув библиотеку, София прошла в картинную галерею, завешенную портретами.

Поплутав с полчаса, удалось отыскать среди множества незнакомых лиц портрет Гретель Мракс.

Прабабку девушка знала лично, она застала её в живых. Та умерла сильно в летах, дожив до 84 лет. В мире магглов она прожила жизнь под именем Морозовой Галины и ничем, кроме склочного нрава, не выделялась.

Со здешнего портрета незнакомая ведьма взирала, высокомерно вздернув острый подбородок и тонкие брови, прикрыв тяжелые веки. В уголках рта совсем юнной девушки таилась недобрая, едкая, словно кислота, усмешка, свойственная более зрелому возрасту.

Рядом с Гретель висело изображение Меропы. Те же острые, легкие черты, чуть застывшие и холодные; та же замысловатая высокая прическа. Но, в отличие от яркой, мятежной Гретель, Меропа создавала впечатление потерянности и почти болезненной хрупкости.

Портер Тома Риддла отыскать удалось не без труда. Читая в свое время «Гарри Поттера», София не слишком–то заинтересовалась данным персонажем. Маньяк, помешенный на захвате власти и уничтожении магглов – что в нем может быть интересного? Но оказавшись в родстве с воплощенным кошмаром, невольно ощущаешь любопытство к его персоне.

На портрете был изображен красивый молодой человек. С куда более правильными и выразительными, чем у обеих сестер Мракс, чертами лица.

Киношный Том мало походил на реальный образ. Никакой смазливости, слащавости в том, кто станет Тёмным Лордом, и по юности лет не наблюдалось. Четко вырезанные, плотно сомкнутые губы; хищные гневливые ноздри прямого патрицианского носа; гордо, даже спесиво, вскинутая голова и замораживающий, отстраняющий взгляд. Каждая черточка этого лица выдавала в Томе Риддле человека умного, амбициозного, расчетливого. Жестокого? Возможно. Но, без сомнения, сильного.

***

Солнце неизбежно клонилось к горизонту. София предвкушала новую встречу с Дамой в черном.

Новую встречу с Василисой Мракс.

Дом Василисы, мрачноватый при белом свете дня, с приходом ночи становился откровенно пугающим. Пространство наполнилось шелестом и шуршанием: с подобным звуком жалуется уносимая по гладким плитам листва, подхваченная северным ветром. Колыхались занавески, будто гулял сквозняк, только в окна не вливалось ни дуновения.

Повсюду скользили тени, тени, тени…

Василиса с распущенными волосами, с запавшими щеками, очерченными чернотой глазами исподлобья взирала на праправнучку.

Ещё секунду назад её за столом, не было – София могла бы в этом поклясться!

– Добрый вечер.

Сейчас голос Василисы нисколько не показался Софии благозвучным: скрипучий, старушечий, недобрый. Куда подевалось за день богатое переливами контральто?

– Или правильнее сказать – доброй ночи? Да, наверное, так будет лучше. Чувствуешь?.. – Василиса запрокинула голову, смежая веки и раскидывая в стороны руки, словно приветствуя подступающий мрак. – Чувствуешь, как она сгущается – тьма? Ещё чуть-чуть и её можно будет не только вдохнуть, но и попробовать на вкус. У ночи запах жасмина и аромат сирени, вкус диких вишен с капелькой хмеля, – розовый, по–змеиному юркий язычок облизал сухие губы.

Женщина жадно втянула воздух, алчно блеснув белоснежными зубами.

– Вкус у крови пряный, горячий, – глаза ведьмы по–кошачьи сверкнули зловещей зелёнью. – Боишься? – прошелестел змеиный голос. – О! Страх, это нормально. Боишься, значит, живой. Инстинкт самосохранения зиждется на страхе. А здесь есть, чего бояться. Мрак, магия, дар ночи, смерть – это всё реальность. И когда они приходят, от них не избавиться.

Холодные бескровные пальцы скользнули по девичьей щеке с насмешливой лаской.

– Прошлой ночью мы миновали лишь первый рубеж. Сегодня предстоит пройти вторую ступень.

Василиса вытянула руку перед собой, широко расставив пальцы. Прелестная женская рука превратилась в жадную клешню:

– Вармониа никтьери пассус!!!

С пальцев сорвалось сизоватое облачко, похожее на сияющую плазму. Внутри плазмы подрагивали алло–голубые молнии. Облако ударилось в стену.

На секунду Софии показалось, что сейчас произойдет взрыв. Но плазма впиталась, как вода в песок. Кирпичи принялись исчезать, один за другим, открывая проход.

– Люмус!

Свечение, мутноватое, не слишком интенсивное, походило на лунный свет.

Следом за Василисой София спустилась по ступенькам, изо всех сил стараясь не касаться стен, покрытых чем–то белым, похожим на размокший известковый налет. Если бы утром девушка не видела, что дом стоит в поле, сейчас бы прониклась уверенностью, что ступени вырублены в толще скал.