Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2

– Ты опять за своё! Я так и думал, кто о чём, а вшивый о бане, ладно, слушай, только успокойся и расслабься, это не для слабонервных. Итак, берёшь огромную клизму для отсоса молока в одну руку, другая, как ты понимаешь, должна быть совершенно свободна, подплываешь с ней, обязательно к самке, смотри внимательней, ни в коем случае не перепутай, это важно для тебя, ибо последствия могут быть плачевными! Подплываешь, значит, нежно подныриваешь ей под вымя и аккуратно и ласково, но смело…

Мои брови поползли вверх, и я, недоумённо уставившись на Дормидорфа, проговорил:

– А оно что, так прямо и болтается в воде под брюхом и только и делает, что ждёт меня с огромной клизмой к себе в гости?

Разговоры затихли, все внимательно слушали нас и наблюдали за мной. Дормидорф продолжал, игнорируя мой вопрос:

– Подныриваешь, значит, ей под самое вымя, но, главное, действуй смелее, женщины, они ведь совершенно не любят робких и нерешительных дояров. Здесь очень важно получше присосаться, ну, и руки должны быть нежными и сильными, способными к качественной дойке. Да не робей, ты же парень опытный, по всему видать! Ну, в крайнем случае, потренируешься, мы соорудим тебе макет из матраса, пропитаем его водой, дадим клизму и ведро… и дои его, сколько хочешь!

Я не знал, что мне про всё это думать! Чего только не бывает в жизни, руки, видите ли, должны быть нежными, сильными и приспособленными к дойке! Всё это было отображено на моём лице, и особенно порадовало присутствующих то, что я поднял правую руку и начал сжимать и разжимать кисть, будто массируя нечто, при этом задумчиво глядя на неё, прикидывая и представляя в ней истекающую молоком китовую грудь.

Дормидорф, помолчав несколько секунд, вновь продолжил:

– Да-да, именно так! Но есть способ и несколько проще. Никому я его не рассказывал, всё держал в тайне. Но тебе скажу, ибо ты внушаешь мне доверие. – Он выдержал паузу. Затем ещё одну. – Берёшь, и заказываешь у скатерти хоть целое ведро свежего жирного китового молока!

У меня открылся рот. Грянул взрыв дружного хохота. Да-а, очень смешно! А я-то уже вообразил себя с гигантской клизмой на плече и сосновым бревном под мышкой, барахтающимся в безбрежном океане и охотящимся за выменем самки кита, непринуждённо болтающимся где-то внизу и жаждущим поделиться со мной драгоценным продуктом.

– Весёленькая подобралась компания, ничего не скажешь, – брюзжал домовой, жалуясь своей Банаше, на плечо которой трогательно склонил косматую голову. – Все подшучивают друг над другом, смеются, и ничего, всё им сходит с рук! Им весело, видите ли! А вот стоит мне порой только слегка невинно подшутить над кем-нибудь, как сразу разворачивается целая трагедия. И разговоров потом, разговоров, не оберёшься на целый день, а некоторые особенно невинные шутки припоминаются мне месяцами, и думаю, это ещё не предел. Злопамятные они какие-то, особенно этот мелкий с грубым голосом… как его? О-о, Юриник! Эх, тяжеловато мне порой приходится с ними, но я отнюдь не собираюсь сдаваться, буду воспитывать их, ибо я понял, воспитание есть моё истинное призвание! Я думаю посвятить этому всю свою оставшуюся жизнь, да и твою тоже. Мне с ними хорошо-о. И ещё у меня есть одна отрада, это ты. С тобой-то мы их быстренько доканаем, в смысле, перевоспитаем. Они ведь тебе знаешь, как доверяют! Почему-то даже больше, чем мне. А вот давеча, представляешь, был та-ако-ой случай…

Раздался тихий, раскатистый храп. Максимка уснул, прижавшись лбом к щеке своей подруги, нежно обнимавшей его и слегка раскачивающейся из стороны в сторону, будто убаюкивающей.

Было уже довольно поздно, и мы тоже отправились на боковую, только Коршан, по привычке, решил спать в обличии ворона.

– Чтобы костюмчик не помять и не подпортить ненароком, – пояснил он.

Ночь прошла спокойно, без каких-либо эксцессов. Все дрыхли без задних ног, вот что значит чистый свежий воздух и здоровая усталость!

Утром все встали до невозможности бодрые и готовые к новым походам и приключениям. Размеренное спокойствие и безопасность лагеря даже раздражали, не хватало чего-то остренького, хоть бы лешие обступили ночью наш костёр и завыли неожиданно, что ли!

Позавтракали, чем скатерть послала. Разговаривали мало. Ставшая привычной активная жизнь побуждала к действию, накопленная за ночь энергия требовала выхода. А вокруг скука смертная. Перед отлётом решили прогуляться по лагерю, оглядеть окрестности и унять излишнюю возбуждённость. Кроме того, оставалась надежда отыскать приключения на свою голову, прогулка просто так, чтобы проветриться, нас уже не устраивала.

Коршан тут же оживился и обернулся вороном, принялся куражиться над нашими головами, пикируя, планируя и мастерски входя в штопор. Наверное, это была его утренняя разминка. До чего же ловко у него получалось!

Корнезар, глядя на подобные выкрутасы, метко заметил:

– Ну и прохиндей этот Коршан, как трапезничать, так он человек, а как идти куда, так чики-брыки, и он ворон. Мне целых десять минут пешком тёпать, ноги стирать да из сил выбиваться, а он пару раз нехотя крыльями подёргает и уже сидит на месте, отдыхает. Опять же перекусить лишний раз есть возможность. Где тут справедливость?

На что Юриник ему терпеливо отвечал наставительным тоном:

– А ты пойди, сходи к Джорджиусу, пока ещё не поздно, и попроси его превратить себя в какую-нибудь птичку, например, в попугая или сороку, а можешь и в самочку ворона перевоплотиться, здорово будет! Создашь тогда с Коршанчиком крепкую и дружную семью, совьёшь гнёздышко и высидишь, на радость нам, птенчиков!

– Нет, только не это!

Юриник продолжал ёрничать:

– Хорошо-хорошо, уговорил, не будем об этом сейчас, я имею в виду гнездо и птенцов, поговорим об этом позже. Но ты в птичьем облике поживи с полгодика, а потом Джордж, может быть, тебя расколдует, и тогда уж ты точно сможешь…

– Нет уж, спасибо, премного благодарен, я лучше пешком похожу.

Во время этого разговора мы шли между ровными рядами палаток-шатров. Вдруг совершенно неожиданно из-за угла ближайшей палатки вываливается метла! Ничего особенного, обыкновенная метла с сучковатым заскорузлым древком и густой роскошной березовой метёлкой, а за ней обыкновенный, большой и слегка проржавленный совок. Особенным же было то, что людей рядом не было и в помине, орудия труда двигались сами! Вот они, приключения! На душе сразу полегчало. Изредка метла начинала что-то усердно выметать, а услужливый совок тут же оказывался рядом, галантно предлагая свои услуги. Таким образом влюблённая парочка садово-уличных инструментов медленно и с достоинством продефилировала мимо нас, причём бойкий совок задержался возле Дорокорна, который с аппетитом догрызал яблоко. Усердный совок, по всему было видно, поджидал огрызок, а метла томилась неподалёку, прислонившись к дереву и шевеля ветками метёлки, очищая их от застрявших пылинок и соринок. Как и ожидалось, исполнительный и ответственный напарник-совок направился к ней только тогда, когда получил, наконец, от Дорокорна долгожданный огрызок.