Егор Чекрыгин - Хроники Дебила. Свиток 5 (СИ)

Повернул чуток голову. — Ага. — Вон лежит тигриная туша. …Интересно, кто это его так? — Неужто я?

Любопытство даже пересилило боль, тошноту, слабость и разламывающуюся от боли голову. — Пополз к лежащей чуть в стороне мохнато-полосатой шкуре.

…Лядь!!! Он еще был жив!

Но явно уже не надолго. — Сбоку в горле зияла огромная рана, вероятнее всего нанесенная моим топориком. Видать не зря я столько лет тут, учился пользоваться оружием, раз все-таки сумел направить его в нужное место, даже в такой стрессовой ситуации. …А может просто повезло.

Но так или иначе, а длинное лезвие боевого топорика, вошло наверное по самую рукоять в звериную шею. И заполучив такую рану, тигр как-то быстро передумал меня есть, и заметался по поляне, в попытке избавиться от постороннего предмета в своем теле, взрывая своими мощными когтями тысячелетний дерн. …Что ж, вероятнее всего, избавившись от топора, он лишь усилил кровоток, и вскоре рухнул без сил.

Пару минут мы поиграли с тигром в гляделки, и он вроде как даже еще подмигнул помутневшим стекленеющим глазом мне на прощание, предупреждающе оскалив клыки, мол, — «Не расслабляйся парень, еще увидимся».

Стало как-то очень жутко. — Даже мертвым, тигр внушал страх и уважение. — Однако, — надо было заняться собой.

…Видать я специально оттягивал этот момент, боясь взглянуть правде в глаза. — Если рана достаточно серьезная, — я либо истеку кровью немедленно, либо стану калекой, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И даже моя великая слава, и имеющийся в моем личном распоряжении канал прямого общения с предками, вряд ли мне позволят сохранить свой статус Великого, если тигр лишил меня возможности двигать рукой.

Развязывать ремешки на панцире я не стал, а просто перепилил их фест-кийцем, который кстати, наши ребята нашли на теле какого-то крутого оуоо, и с почтением возвратили мне обратно. Кажется моя репутация достигла такого уровня, что даже потерю собственного оружия, мне как-то умудряются поставить в заслугу. — Дескать, — Великий Шаман, впереди себя свой нож отправил, и тот всех победил…

Отвязал флягу от пояса. Сумев сдержаться, — напился крохотными глотками, а остатками воды обмыл пораненное плечо.

Однако… Да. — трудно конечно разглядывать на себе. Но похоже панцирь спас мне жизнь. Только сняв его я увидел какие жуткие следы оставили на его просоленной коже, тигриные когти. Если бы там была моя кожа, — от мышц руки, наверное остались бы одни лохмотья. а так, — плечу досталось только на излете, но и этого «излета» вполне хватало, чтобы даже простое качание безвольно повисшей руки, вызывало приступы дикой боли.

А кое-где, похоже придется шить. Но это позже. Сейчас надо просто залепить рану, чтобы никакая зараза в нее не пролезла.

Ну да к счастью, со мной была моя лекарская сумка, с набором первой помощи. Так что я, весело пожевывая обезболивающий корешок, смог, предварительно помазав заживляющей мазью, замотать рану чистыми бинтами.

После всех этих усилий, пришлось не меньше минут тридцати, полежать в полном изнеможении, набираясь сил для других подвигов. А потом пополз собирать свое, разбросанное по полянке оружие.

Нет, не потому что и впрямь рвался на очередные подвиги, — просто приобретенные рефлексы, заставляли чувствовать себя голым, когда со мной не было чего-нибудь, способного колоть, рубить, кромсать, и наносить прочие серьезные повреждения враждебному мне организму.

Так. — Вон из травы торчит рукоять моего топора. …А вон, возле трупа Хииовитаака, валяется выбитый из рук протазан. Заодно и скальп с трупа сдеру, как доказательство, что мертвяк упокоился окончательно.

Дополз. …Да что же за день сегодня такой??? — И этот смотрит на меня еще вполне себе живым взглядом.

— Ты убил травяного демона. — Едва слышно прошептал Хииовитаак, когда я приблизился к нему почти вплотную.

— А у вас Там, чего, такие не водятся? — Внезапно пробудился во мне исследовательский интерес, потому как «травяной демон», как мне показалось, является какой-то недавно выдуманной конструкцией. Я конечно докторской степени по филологии аиотеекского языка не имею, но думаю что такая персона как тигр, заслуживает собственного названия, а коли его нет… — Опять же, когда в плече болит, в башке звенит, а мерзкий отвратительный комок тошноты, долбится со стороны желудка по горлу, — хочется использовать любую возможность чтобы отвлечься от этих ощущений. …И вообще, — не шевелиться.

— Нет… — Опять едва прошептал Хииовитаак.

…Нет. Ну вот кто так делает? — Сказали то всего по фразе, обменявшись малозначительной на данный момент информацией, а уже будто ниточка между нами протянулась. И рвать эту ниточку сейчас, — как по живому резать.

— Дай воды… — Не то попросил, не то потребовал Хииовитаак, и мне сразу бросились в глаза его высохшие и потрескавшиеся губы.

— Нету. — С сожалением сказал я, перевертывая в подтверждении своих слов, фляжку вверх ногами.

— Кусты. Ручей. Вода. — Смотря на меня как на идиота, на что-то тонко намекнул раненный.

Ага. Понятно почему он лежит именно тут, — сообразил я. — В этих жарких степях, любой источник влаги способствовал буйной растительности вокруг себя. Так что, — если есть кусты, значит должна быть и вода. …Только бы добраться до нее, потому как мне вода тоже, очень даже пригодится

Увы, обильного и прохладного ручья не нашлось. — когда я, преодолевая приступы боли в подранном плече, протиснулся в середину зарослей, там нашелся лишь крохотный ключ, пополняющий быстро высыхающей влагой грязную лужу. Однако привередничать не пришлось. — Аккуратно, набрал полные фляги, — свою и Хииовитаакову, которую догадался снять с его пояса, стараясь впускать лишь верхний, наиболее чистый слой воды.

Выполз. Дал напиться своему врагу. И горько вздохнув сказал. — «Ну, показывай свои раны».

Жаркая августовская ночь, почти не дающая прохлады. Оглушительно трещат цикады, где то вдалеке кричит какая-то ночная птица… а может лягушка. — Не разбираюсь я в них. И на все это, с непостижимо высокого неба, с интересом, будто зрители в театре, поглядывают далекие звезды. И сейчас, когда атмосфера не мешает смотреть на них, кажется что между тобой и этими звездами ничего нет, и ты даже чувствуешь взгляд какого-то там альдебаранца который в этот момент так же сидит на своем альдебаране, и тоже пялится в небо.

Пялится в небо, и видит этот одинокий, потрескивающий сухими ветками кустов крохотный костерочек, зажженный не столько для тепла или приготовления еды, сколько для уюта, и чтобы не оставаться один на один с ночной Тьмой, под пристальными взглядами этих звезд.

У костерка сидят двое…

— Вишь ты. — Многозначительно шепчет чей-то голос. — Видал чего, — у шамана то нашего, раны на том же плече, что и у тигра!