Сергей Корж - Последний ученик магистра

– Добро, слушайте.

Пришлось, конечно «есаула» заменить на «друга», но, в общем, исполнение удалось. Потом сыграл мелодию без слов, потом снова песню, и снова мелодию.

– Сьерж, – обратился ко мне по имени пивший со мной на брудершафт земляк, – вы очень необычно играете на сатуре. Я сам поигрываю, но такой манеры до сих пор не видел. А песни? Вы исполняете их так, как будто сами участвовали в абордажах и в конных атаках.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнес я, вспоминая десяток жизней, прожитых в процессе обучения и практики в школе бретеров.

– Что значит «может быть»?

– Ой, да не берите в голову, дружище, такую манеру игры на подобном инструменте я подглядел во время путешествий у одного бродячего музыканта. Пришлось даже оплатить ему выпивку и ужин, чтобы он дал мне пару уроков. Вот и своего молодого спутника я тоже обучил этой манере игры. Мне так удобно. А песни? Так их тысячи, немного экспрессии, немного переделки, естественно, немного репетиций, и вот вам результат: толпа благодарных слушателей.

– Одно дело услаждать музыкой благородных ванов, и другое – фиглярничать перед простолюдинами.

– То есть вы только что обозвали меня фигляром? Шутом? Ван, идите, проведите остаток ночи с близкими вам людьми. Напишите завещание. Боюсь, будущего у вас уже нет, утром я буду ждать вас на берегу, дабы показать вам разницу меж ваном и шутом. Подите прочь! Испортил песню, дурак!

Я положил сатур в футляр, захлопнул и закрыл на защелки крышку. Настроение было напрочь испорчено. Кофе остыл, и я раздраженно выплеснул его за борт. Сошел с баржи на берег, разделся и нырнул в прохладные воды. Звездное небо, Старший Брат, чистый воздух. Если бы не испорченное настроение, ночь можно было бы считать волшебной. Вышел из воды, обтерся своей же рубашкой, сплюнув от досады о забытом полотенце, оделся, обулся и, накинув перевязь шпаги на голое тело, подошел к костру. Мне уступили лучшее место с наветренной стороны, кто-то сбегал за жердью. Ее воткнули в песок, повесили на нее мою рубаху. И все это молча, как будто все прислушивались к пению цикад. Вспомнились почему-то сверчки на Земле, где-то я слышал байку, что они перед дождем перестают петь. Так вот, однажды я купился на это поверье. Представьте себе, летняя ночь, сверчки пиликают на скрипках свои «Семь сорок», я с подругой прогуливаюсь по парку. Лепота! Я как раз объяснял девушке эту притчу, что «сверчки поют – дождя не будет». И вдруг! В небе сверкнула охрененная молния, раздался удар грома! Порыв ветра чуть не сшиб меня с ног, а затем хлынул ливень. Пока мы забежали в беседку, продуваемую всеми ветрами, успели вымокнуть до нитки. Кончилось это так же неожиданно, как и началось, громыхающая Перунова колесница уехала, ветер стих, слышно было только шлепанье тяжелых капель о дорожку. Мы стояли с подругой мокрые и грязные и затравленно осматривались. Закончилось приключение хорошо. До ее дома было ближе, рюмка чая для согрева, разделись, чтобы просушиться, да так до утра и не одевались.

На востоке загорелась рассветная полоса, слуги доваривали на кострах пищу, начали заводить лошадей, а ко мне подошел наш тамада.

– Мне рассказали, что у вас произошла ссора с вашим земляком.

– Да, мы не сошлись в оценках искусства, и музыкального в частности.

– Я прекрасно понимаю вас, ван. Но убив оскорбившего вас сегодня, вы ослабите тем самым нашу оборону завтра.

– Я приму его извинения, но они должны быть заявлены громко и недвусмысленно. В любом другом случае поединок до смерти одной из сторон, и поверьте мне на слово, это буду не я.

Старик, кряхтя, поднялся по сходням на баржу и скрылся в трюме. Через некоторое время на берег спустился бледный и, видимо, не спавший весь остаток ночи земляк.

– Я приношу вам свои извинения, ван, признаю, что мои сравнения неудачны, более того, оскорбительны для вас. Если мои извинения недостаточны, готов заплатить за это кровью.

– Я принимаю ваши извинения, ван, мы оба погорячились.

Мне показалось или это действительно было так? Последние мои слова прозвучали в полной тишине, и сразу заскрипели сходни, послышался плач ребенка, топот копыт в трюме, все вдруг заговорили, как будто вдруг прорвало плотину молчания.

Баржи одна за другой отчалили, и караван в том же порядке, что и вчера, поплыл вниз по течению. Целый день ко мне никто не подходил, лишь под вечер тот же пожилой ван поднялся к нам на палубу, подошел и сказал:

– Ван, дамы послали меня к вам с просьбой немного развлечь их. Как вы к этому относитесь?

– Во имя Матери, ван! Они же уверены, что мы созданы для того, чтобы развлекать их, кто мы такие, чтобы спорить с ними? Попробую развлечь, вот только перекушу немного и спущусь к вам.

– У нас уже приготовлен небольшой стол, вино, закуски.

– Ну, тогда идемте, чего тянуть дорга за хвост, нет ничего страшнее заскучавшей или оскорбленной женщины.

Поначалу чувствовалась некая напряженность, но после пары песен и пары бокалов она пропала, народ внимал и сопереживал, радовался каждой новой песне. А у меня, как говорится, открылось второе дыхание. Я вспоминал давно забытые или всего лишь несколько раз слышанные песни и мелодии, пел разными голосами, то грубым, резким, чеканившим слова, то тихим и лиричным. Вечер удался. Краем глаза я заметил Рода, тот внимательно слушал тексты песен, силясь их запомнить.

«Надо дать ему шанс», – решил я.

– Род! Захватите свой инструмент и спускайтесь к нам. Ваны и ванессы, разрешите вам представить: Род ван Бара, баронет, мой ученик. Сейчас он сыграет пару вещей и тем самым даст мне немного отдохнуть. Прошу не судить его строго, он начинающий, но, поверьте мне, многообещающий музыкант. Давайте, баронет, ваш выход.

И баронет дал! Я сам не ожидал такого. Поначалу молодой музыкант неуверенно брал аккорды и перебирал струны так, будто только что родившийся родничок пробирался из подземелья и искал сторону, в которую легче всего излиться, и, наконец найдя, весело журча, покатился навстречу приключениям. Исчерпав свой небогатый репертуар, Род поднялся со стула и беспомощно глянул на меня, я понял его затруднения и пришел ему на помощь:

– Ваны, ванессы, давайте поблагодарим молодого человека за те минуты удовольствия, которые он нам доставил, и отпустим его. Все-таки это первое его публичное выступление. Род, спасибо, вы меня выручили.

Юноша слегка обозначил поклон публике, чуть глубже мне и отошел вглубь трюма, где его тут же окружили дети и пара девиц его возраста. Успех! На обоих фронтах.

– Ваны и ванессы! Я поднимаю этот бокал за музыку и музыкантов. В жизни не так много радостей и очень мало друзей. Музыка одна из радостей, а музыканты, как правило, лучшие друзья, ибо это они нам доставляют удовольствие, заставляют нас радоваться и плакать.