Василий Панфилов - Кирасир. Двуглавый Орёл против турецких стервятников

Александр фон Рисс с шестью нарезными карабинами за спиной и одним в руках, «снимает» с мачт сидящих там пиратов и в первую очередь сидящего в «гнезде» для наблюдателей стрелка.

– Бах! – И тот обмякает. Готов. Затем фон Рисс, оскалив по-волчьи зубы, быстро, но без лишней спешки уничтожает остальных пиратов, засевших на мачтах. Скорее всего те даже не вооружены, парусная команда редко участвует в перестрелке или абордаже, да и неудобно с оружием наверху. Но были случаи, что моряки из парусной команды закидывали противника гранатами с высоты…

– Аа! Найн! Нихт! – размахивает руками пожилой пират на мачте, показывая, что он хочет жить, не вооружён и сдаётся.

– Бах! – Звучит выстрел из карабина, и тот падает с жутким воем, оборвавшимся только после удара о палубу. Из-за пазухи мертвеца выкатилась граната – небольшое ядро с коротким фитилём.

– Люк! – Орёт князь и прыгает вниз с клинками в руках – нужно уничтожить артиллеристов, а «шалить» с огнестрельным оружием на орудийной палубе, рядом с порохом… чревато. Приземлившись и увидев направленное на себя дуло пистолета и палец, нажимающий на курок, принц сгибается и прыгает вперёд, падая на руки, не выпуская при этом рукояти клинков и круговым движением подсекая ноги стрелка.

Выстрелить «ганфайтер» в заскорузлой от пота и грязи одежде так и не успел, выронил пистолет в падении и уже через секунду сучил ногами, хрипя перерезанным горлом. Под ним расплывалась лужа крови и, чего уж там… мочи и фекалий – достаточно частое явление у умирающих насильственной смертью.

– Я – Рюген! – орёт князь во весь голос, пугая врагов. – Сдавайтесь!

Какой-то непослушный или тормознутый бородатый мужчина средних лет с сумасшедшими глазами тянет из ножен саблю, задевая локтем перегородку. Взмах левой рукой – и тесак вонзается в грудь слишком смелому пирату.

– Сдавайтесь! – дублирует прыгнувший следом Тимоня на немецком, шведском и датском. У денщика совершенно зверский оскал и окровавленное лицо – рассечена кожа на лбу. Семеро здоровых, вооружённых мужчин становятся на колени и снимают с себя оружие…

Капитан много слышал о знаменитом «Грифоне» – многие называли его лучшим воином Европы, хотя опытные вояки относились к таким заявлениям с некоторым скепсисом. Однако сейчас… Абордажный мостик едва успел опуститься на палубу шлюпа, как принц оказался на его борту и загремели выстрелы. Ещё пара секунд – и по мостику пролетел денщик и офицеры свиты. Да какой, на хрен, свиты! Свита – это что-то надушенное, в париках… Это же – голодные волки, увидевшие раненого оленя… Во всяком случае, на абордаж они ринулись с явственным рычанием.

Не сплоховал и сам капитан со своей командой – люди все бывалые, опытные, успевшие повидать… всякого. Но дел им на палубе практически не было – так, добить покалеченных да связать пленных. Когда он вбежал на вражеский корабль, осознанного сопротивления уже не было.

– Чёрт, – боцман медленно засунул в ножны морской палаш и озвучил общее мнение, – да я штаны расстёгиваю медленней, чем эти волки берут корабль на абордаж!

Вскоре в трюм спустились моряки с брига и пленных оставили на их попечении, Грифич же поднялся на палубу, где заканчивалась зачистка.

– А хорош русский метод! – обратился к нему довольно жмурившийся капитан. – У моих ребят даже раненых нет, только Свен вот ногу сломал да Михель искупался.

– Все живы, мой князь, – коротко доложил Игорю подошедший офицер свиты из кирасирского полка, – пираты не ожидали сопротивления и не успели подготовиться.

– Да всё они ожидали, – хмыкнул Вольгаст, оценивая картину на палубе, – просто они не ожидали наткнуться на нас.

Происшествие с пиратами закончилось без малейшей трагической нотки и каких-либо осложнений. Люггер после абордажа подойти так и не решился – один из моряков от избытка дурного рвения поднял флаг князя. Ну а дальше было конвоирование захваченного судна назад на Рюген, где он стал в строй в качестве самого грозного (аж восемь пушек среднего калибра!) военного корабля герцога, быстрый суд и виселицы большинству выживших. Несколько человек пополнили ряды немногочисленных каторжан [22] Каторжанин – здесь – в значении «осуждённый, занимающийся тяжёлой работой». , а парочку так даже отпустили – выяснилось, что на судне они находились не по своей воле, случай не такой уж редкий.

Установить личность заказчика не получилось – то ли знающих людей порубили-постреляли при абордаже, то ли они находились на люггере, то ли ещё что, но никаких внятных следов попросту не было – и это при том, что каждого из выживших Рюген допросил самостоятельно. Судно приписано к одному из портов Швеции, но в остальном – глухо. Обычный мутноватый интернациональный экипаж, подряжающийся практически на любые сделки – по Балтике таких полно.

Долго не задерживались, и после короткого расследования и ещё более короткого суда отплыли в Петербург. Как выяснилось, известие о нападении пиратов уже достигло столицы…

– Цел?! – с такими словами встретила его жена прямо с порога.

– Цел, всё нормально, – ответил несколько растерявшийся князь, а Наталья молча обняла его и расплакалась от облегчения. Новость дошла в изрядно покорёженном виде, и после прочтения нескольких заметок он понял, почему супруга так волновалась – лучшие традиции «жёлтой» прессы, мать её…

– Эвона что в газете-то пишут, – удивился Рысьев, сидящий в компании приятелей-гвардейцев, и процитировал:

«Злодеи решили остановить корапь, на коем изволил пребывать Его Светлость Имперский Князь Грифич, Герцог Померанский, Принц Рюген, находящегося на русской службе. Персона сия отмечена благоволением нашего обожаемого монарха и известна храбростью необыкновенной и воинскими умениями. Когда злодеи, не попавшие к палачам только из-за извечного Эуропейского беспорядка и бестолковости тамошних правителей, попытались остановить корапь Его Светлости, Князь Грифич со свитскими офицерами взял его на абордаж и прелихо. Сеча была прежестокая, но Его Светлость рубился с именем Государя на устах, не обращая внимания на кровавые раны, и лишь по окончании боя рухнул на руки офицеров своей Свиты, кои и сами сражались вместе с Князем.

Будем надеяться, что раны Его Светлости затянутся и жена Герцога Померанского не станет вдовой».

– Вот переврали, – усмехнулся Пугачёв, – в сечу ещё мог поверить – этот может. Да и офицеры у него – волчары такие, что мои пластуны ёжатся, хотя уж кто-кто… Гриш! – обратился он к Потёмкину. – Ты как, веришь в эти враки?

– Да враки и есть, – отмахнулся тот, – ради красного словца… Если б раны были, мне б отписали, да с голубем… Договорённость у нас такая, сам знаешь – многое на него завязано. А тут… что сеча была – да. Но – «С именем Государя на устах»? Знаете и без меня, каков он в бою – если уж начал что-то говорить, то либо по матушке на дюжине языков, либо стихи.