Юрий Иванович - Раб из нашего времени. Книги 1 -7 (СИ)

– Святыня шепчет только кандидатам в хранители, – сердилась Мансана, с хрипом вытягивая меня из сутолоки сошедшихся жерновов из людских тел. – Шевели ногами! А во время гипны художник или любой другой посетитель только запоминает.

– Так откуда значок такой странный?

– Не говори глупостей! И не называй волшебный символ каким-то дешевым словом.

– Да я так, образно.

– Символ удается рассмотреть лишь единицам из посетителей, и чаще всего после этого те, кому повезло, закрепляют увиденное чудо в фамильных гербах или начинают использовать вместо подписи.

– Ух ты! Я об этом и не слышал! – Люблю, когда врать не надо.

– Да куда вам, диким, такое знать, если ты даже медальон вашшуны не заметил.

От воспоминаний о недавно пережитых треволнениях я непроизвольно поежился:

– Да я-то больше на тебя смотрел.

– Лгунишка! Ты меня даже шоколадом не угостил.

– Так еще не вечер, – напомнил я и крепче сжал ее ладошку. – И как твой дед рассмотрел свой символ?

– Не знаю, он никому не рассказывал этой тайны. Но общеизвестно, что символ показывается своему избраннику только один, максимум два раза, а потом опять впитывается в камень, прячась от взглядов посторонних. Даже заметивший его единожды или дважды больше никогда его не видит.

Мысли опять запрыгали в голове, как теннисные мячики, но я решил уточнить:

– Постой, но я вытащил наугад из стеллажа еще несколько картин, и там уже имелись другие символы. Получается, деду многократно повезло?

И тут же врезался в замершую на месте Мансану, она в упор разглядывала мое лицо:

– Как ты успел рассмотреть иные знаки?

– А что, нельзя было? – изумился я самым естественным образом.

– Да нет, можно… Ох! – Она спохватилась, закрутила головой во все стороны и с досадой даже пару раз подпрыгнула на месте. – Ну вот! Из-за тебя теперь придется пробираться до корабля самим.

Но флотский офицер заметил каким-то чудом наше отставание, дождался на углу и вновь потащил за собой как на буксире. А я все равно настаивал:

– Ты мне так и не ответила!

– Ладно, отвечу, только это чисто семейная тайна и не для посторонних ушей.

– Буду нем как могила! – Мое обещание чуть опять не привело к полному ступору в движении, правда, мы уже вышли на набережную и теперь двигались вполне свободно.

Девушка усмехалась:

– Интересные у тебя клятвы.

– И все-таки?

Видя такую настырность, моя гид сдалась:

– Еще два символа прадед рассмотрел перед самой смертью. Поэтому и подписал ими только несколько незаконченных картин. Мало того, умирая, он завещал эти картины не продавать, а символы использовать только правнукам после взросления и только при твердой уверенности, что те никому больше не принадлежат. Чего-то он сильно боялся, может, того, что эти символы уже существовали? Да так и выяснилось совсем недавно, что один символ уже издавна существует в гербе одного рода. О втором пока ничего не известно.

– Все равно не понял. То есть единицы видят что-то, а тысячи и тысячи других людей ничего не замечают?

– Верно.

– Даже хранители не видели этих знаков?

– Даже они.

Вот тут я и запаниковал. В моей памяти отчетливо запечатлелись все залы, все проходы, все до единого знаки и их так называемые контрфорсы в виде стрелок и полукругов. И все это, нажитое и обследованное непосильным трудом, сбитыми коленками и шишками на лбу, все это вдруг окажется миражом? Или откровенным издевательством со стороны всевидящих Грибников? Я просто буду орать от ярости, если прибегу на любое знакомое место, особенно на то, откуда я тут появился, а там вместо вожделенной символики – вульгарная дуля, которая, цитирую, «впитывается в камень, прячась от взглядов посторонних».

От подобных мыслей я стал внутренне полным неврастеником.

Скорее всего, именно эти переживания и размышления практически смазали, затмили мой первый час пребывания на уникальном корабле. Но на втором часу я отошел, расслабился и предался незабываемому удовольствию. Юнга нам и в самом деле попался молодой, задорный, знающий и смешливый. Он с таким жаром, страстью и безумной любовью рассказывал обо всем, на что падал мой взгляд, что я и сам влюбился во флагман императорского флота навсегда и бесповоротно. За следующие два часа мы облазили все, куда я мог протиснуться, и ощупали все, куда дотягивалась моя короткая ручка. Даже Мансана к итогу этой экскурсии выглядела словно выжатый лимон и старалась шланговать на последних метрах дистанции, как только получится.

Поэтому гид-юнга довольно вежливо предложил девушке пройти в каюту отца и там освежиться. Не знаю, что он имел в виду: может, просто отдохнуть, а может, там и в самом деле имелось нечто вроде душа, но Мансана сразу воспользовалась предложением и сбежала. А меня, зная, что я с ним одногодок, парень заволок в матросский кубрик, полез в рундук и показал свои рисунки морских баталий. Увы, тут его дар сильно не дотягивал до влюбленности в море и корабли. Я даже в детстве лучше рисовал и, как ни старался, не сумел выдавить из себя ни единого слова похвалы. Но молодой матрос не унывал и даже сам над собой посмеялся:

– Да я знаю, что любой потешается над моими картинами. Но я пока только создаю прообраз своих полотен, расставляю, так сказать, участников событий по местам, слежу за масштабностью, изучаю другие рисунки, систематизирую детали. А когда накоплю деньжат и пройду обряд гипны, то уже тогда постараюсь наверстать упущенное время.

– Ха! Но ведь обряд не дает способностей! – не выдержал я, уже сам это прошедший, но так и не испытавший до сих пор своих талантов. – Он просто помогает лучше запомнить.

– А вот и нет! – горячо возражал парень, доверительно сжимая мое плечо и мечтательно поглаживая пальцами свои несуразные рисунки. – Много случаев, когда страстное желание воплощалось в многократно усиленные возможности.

И он бегло перечислил несколько знаменитых живописцев, которые только благодаря воздействию гипны стали великими и прославленными. Мол, усиленная память тоже дает потрясающие результаты. Похихикивая над такой наивностью, я взял у него из рук карандаш и занес его над чистым листом бумаги. Прикрыл глаза и коротко задумался над темой рисунка. Конечно, перед взором стоял, маячил, возвышался и нависал всем своим великолепием только красавец флагман, который я только что оббегал по всем палубам и надстройкам.