Андрей Посняков - Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник)

– Вместе. Плечом к плечу, – зачарованно повторил Снорри. В серых глазах его предательски блеснули слезы. Надо же – самый уважаемый для него человек – Хельги, сын Сигурда – предлагает ему, малышу Снорри, стать – не в когда-то в будущем, а вот уже сейчас – под свое боевое знамя и, надо же, Хельги, оказывается, знает его родичей.

– Вас двоих в дружине не маловато там будет? – обернувшись, осведомился Ингви. – А то б и я бы тоже к тебе пошел, Хельги, и толстый Харальд тоже, коли уж ты начал набирать воинов.

– Вы с Харальдом – мои друзья, – просто ответил Хельги и улыбнулся. Хорошую идею, сам не осознавая того, подсказал ему Снорри: почему бы не начать собирать дружину уже сейчас?

Ласково светило солнце, разбегаясь над водопадом разноцветными брызгами радуги, громко кричали чайки, дрались на камнях из-за рыбьих внутренностей, шипели на вырывающих добычу котов, белых, с рыжими пятнами. Снорри подозвал одного, почесал за ушами, – кот замурлыкал, подняв толстый хвост, потерся боком об ноги мальчика.

Хельги чуть поотстал от друзей, свернул к камням, к густым кустам вереска. Шел нарочито медленно, знал – кому надо, заметит…

Уселся на плоский камень, прислушался, услыхав звук чьих-то легких шагов. Чьих-то?

– Сельма! – Вскочив, Хельги схватил девушку за руки. – Ты сегодня такая красивая!

– Только сегодня?

– Ну, нет… и вообще…

Сельма рассмеялась, в темно-голубых бездонных глазах ее сверкали кусочки солнца.

– Жаль, что ты не можешь остаться. – Вздохнул Хельги.

– Отец велел возвратиться к вечеру. – Грустно улыбнулась Сельма. – Да и разве могли бы мы с тобой вместе гулять здесь, на виду у всего Бильрест-фьорда?

Ничего не ответил Хельги, только кивнул. Права была Сельма, абсолютно права. Даже провожать ее до лодки – и то не должен был Хельги, тем более, делать что-то большее. Даже то, что они сидели сейчас вместе на камне – и то было чревато последствиями, такие времена были, такие обычаи.

– Ну, мне пора, Хельги. – Сельма поднялась на ноги. – Прощай.

– Прощай, – прошептал Хельги. Потом не выдержал, у самых кустов нагнал девчонку, обнял, поцеловал…

– Хватит, хватит… – Слабо сопротивлялась та. – Вдруг, увидит кто?

Она побежала к лодке – легкая, словно воздушная, в развевающемся на ветру сарафане.

– Сельма… – глядя ей вслед, еле слышно шептал Хельги. – Любимая…

Устье Бильрест-фьорда закрывали два скалистых острова, торчавшие, словно клыки в пасти волка: угрожающе, надменно, незыблемо. Огромные волны – светловато-зеленые, темно-голубые, палевые – гонимые ветром, яростно пенясь, налетали на острова, рассыпаясь белыми шипучими брызгами, терзая непокорную сушу своими шершавыми языками. Одна за одной, никогда не успокаиваясь, волны – дочери морского великана Эгира – шли напролом, подтачивая, казалось бы, нерушимые скалы, время от времени со страшным грохотом обрушивающиеся в пучину. Горе тому кораблю, чей кормчий не знал фарватера! Не одна ладья нашла свой последний приют на острых обломках скал, скрытых от глаз коварным прибоем. Оба островка – названные в честь морских дев: Раун – Всплеск и Дребна – Бурун – были необитаемы, и даже сами жители Радужного залива посещали их не так уж и часто, хоть и хватало на тамошних скалах птичьих гнезд, полных вкусных яиц, да только добраться до островов было не так-то просто. Впрочем, находились иногда смельчаки, особенно среди молодежи.

Стояло ясное майское утро, довольно позднее, туман уже почти исчез, оставив последние парящиеся языки лишь в глубокой тени скал, в прозрачной воде фьорда, скрытой скалистыми берегами от порывов ветра и волн, серебрились косяки рыб, над самой поверхностью волн с криком носились чайки, серовато-белые, толстые, наглые. Одна такая, набравшись смелости, спикировала на небольшую рыбачью лодку и, ухватив с кормы немаленькую треску, натужно поднялась в небо.

– Чтоб тебя тролль проглотил! – замахнувшись на птицу веслом, выругался Хельги, с удовольствием оглядывая добычу: сельдь, толстобрюхий палтус, жирная треска. Неплохо за сегодняшнее утро! Вот только этих воровок слишком много налетело.

– А ну, пошли вон! – Хельги погрозил птицам кулаком и тщательно накрыл улов загодя припасенной рогожей: ну-ка, теперь попробуйте, возьмите! Обиженные чайки, негодующе крича, покружили над лодкой и улетели искать более легкую добычу.

– Вот, так-то лучше. – Улыбнулся сын Сигурда ярла и, поставив небольшой парус, направил лодку к северному берегу фьорда. Когда за скалами показались пологие холмы, поросшие редкими соснами, юноша, закрепив рулевое весло, быстро скинул старую, пропахшую смолой и рыбой, тунику и, потянувшись, достал из лежащей под скамьей сумы новую – ярко-синюю, словно нынешнее майское небо, щедро расшитую серебряной нитью. Надел, подпоясался наборным поясом, недешевым, из тех, что стоят на рынке в Скирингссале две серебряные монеты, а здесь, в Халогаланде, за такие пояса дают и все три. Поправил на поясе нож в парадных ножнах, причесался костяным гребнем… Н-да-а… Однако странное занятие для рыбака.

Ухватив рулевое весло, уверенно обошел прибрежные камни и мягко причалил к деревянным мосткам, посеревшим от времени. Видно было, что мостками не очень-то часто пользовались: доски подгнили, а кое-где и совсем провалились, так, что несведущий человек мог бы легко поломать ноги. Впрочем, это никак не относилось к Хельги.

Привязав лодку, юноша в два прыжка пробежал мостки и оказался у большого серого камня, округлого, несколько напоминавшего очертаниями человеческую голову. Камень так и прозвали – Голова Мимира. Рядом с камнем тянулись к небу сосны, а мелькавшая меж ними тропинка почти совсем заросла кустами орешника и дрока. Жаль, сейчас не осень – а то поел бы орехов!

Подложив под голову руки, Хельги растянулся на траве, возле камня. По густо-голубому небу медленно проплывали облака, белые, как первый выпавший снег. Одно было очень похоже на драккар – высокий нос, парус – ну, точно, боевая ладья, совсем такая, как уже ремонтирующийся «Транин Ланги» – боевой корабль Сигурда. Будущий драккар Хельги… Будущий…

Хельги знал, что по всем прикидкам, именно он, сын Сигурда-ярла, более всех остальных – даже больше красавчика Фриддлейва – достоин стать хевдингом – вождем фелагов – молодых воинов. Ибо кто лучше всех выполнял все задания Эгиля? Он, Хельги. Кто лучше всех овладел искусством боя? Опять же – он. Правда, не без помощи Велунда, а, вернее, именно с его помощью. Хельги иногда спрашивал себя: а что же дало ему больше, как воину, и как будущему вождю – лагерь молодых воинов под руководством старого Эгиля Спокойного На Веслах или учение у Велунда? Скорее – последнее. Кто научил хитростям боя? Велунд. Волшебным рунам? Велунд. Кузнечному делу? Опять же Велунд. Как он хмурился, когда Хельги делал что-нибудь не так, и как радовался, когда тот достигал того, что викинги называют «идротт». Это емкое слово означало высшую степень умения, да уже и не умения даже, а, пожалуй, искусства. В любой области: в рукопашном бою и во владении мечом и секирой, в управлении кораблем и в сложении вис и скальдических песен, в плавании и в умении владеть собой. Многому научился Хельги у старого кузнеца, однако многому еще приходилось учиться и сколько продлится учение, не знал точно и сам Велунд. Кстати о висах и скальдике: этому никто не мог научить, это шло откуда-то изнутри, из самых глубин сознания, словно бы даже и помимо воли. Что же касается Эгиля и лагеря молодежи… Вот здесь-то – Хельги чувствовал это – он получил то, что никак не мог дать ему Велунд: опыт общения с коллективом. Быть вождем – сложная наука, и сын Сигурда не мог бы сказать, что овладел ею полностью. Подобный опыт приходит только с годами, если и приходит вообще. Нельзя быть излишне суровым, но и не нужно строить из себя бессердечного йотуна-великана. Нельзя слишком сближаться со всеми, но и негоже быть в стороне. Нельзя потакать друзьям, но уж совсем худо – обижать их недоверием и злобой. Сложная наука. Очень сложная.